Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
пятница, 25 ноября 2011
Ослик Иа говорил, что хвост - это не добавочная порция спины!))Предлагаю участникам и гостям Сообщества "добавочную порцию стихов". Не все они в своих деталях соответствуют исторической правде (например, история, рассказанная Колодцем, нигде не зафиксирована
), но ведь это - не основная задача поэзии. Зачем я, вообще, пишу?..Наверно, мне просто легче думать о чём-то или о ком-то в такой форме.читать дальше
1. Колодец.
Я - колодец в пути, пересохший, забытый
Средь зыбучих песков, средь поющих барханов.
Солнце всходит над миром, и солнце заходит -
Ничего не меняется в старом колодце.
Помню шорох шагов, шелест белой одежды,
Заглянули глаза цвета яркого неба:
Чужестранец смеялся над мраком колодца,
Над столетней бедой, над богами пустыни.
Я не знаю имён. Но его я запомнил,
Потому что во мне этот смех оборвался,
Потемнели глаза цвета яркого неба...
"Твоя радость - страдать!" - я сказал ему тихо.
Смутный шёпот молитв, перезвоны железа,
Он ушёл - и забыл. Я остался и помню.
До сих пор я шепчу ему с нежной печалью:
"Твоя радость - страдать, молодой чужестранец."
2. Принц.
Добыть в пылу
Боевых погонь
Городов ключи:
Арабский принц -
Что арабский конь,
Так, скачи, скачи.
Всё можешь ты,
Но пера не тронь:
Для мужчин - мечи.
Арабский принц,
Как в ночи огонь...
Но - молчи. Молчи.
3. Дождь.
С небес - вода! И прямо по лицу,
Как будто, боги упражняют меткость.
Прошла зима, война идёт к концу,
В пустыне дождь - увы, такая редкость.
Плодов небесных долгожданный сок
Смывает страх и кровные обиды.
Вода прольётся и уйдёт в песок,
В него ушли цари и пирамиды.
С одежды отряхни, с лица омой
Чужую боль и чуждые обманы...
Дождь капает с ресниц. Пора домой,
Под лондонские тучи и туманы.
4. Побережье.
Пустые казармы, унылая память.
Я здесь не на службе: я здесь по привычке.
Я чищу картошку, одежду стираю,
Вином наполняю прогорклые соты.
Мне - сто пятьдесят, и я вышел из моды,
Из райского сада разбитых иллюзий.
Разорваны в клочья мои покрывала,
Растерзано насмерть усталое сердце.
Песок и вода. Утекает эпоха.
Я знаю, что выжил. Я знаю, что умер.
На берег пустынный сбежав, как ребёнок
Себе повторяю: Ты был самым лучшим...
5. Вместо заключения.
(автор посвящает этот стих создателю Сообщества)
Чайки над морем взмывают устало,
Ветер уносит их прочь.
Станет закат фиолетово-алым,
Близится ночь.
И безмятежный, как царь в пирамиде,
Руки сложив на груди,
Юноша спит на молу в Порт-Саиде.
четверг, 17 ноября 2011
14:06
Доступ к записи ограничен
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
среда, 02 ноября 2011
laughter lines run deeper than skin (с)
Газета такая ))) Хотя и в прямом смысле кавычки кстати...
Наверное, не очень интересно, местами откровенно неприятно, но показательно. На самом деле, мне хотелось найти цитату 1928 года, на которую ссылается Уилсон без указания даты выхода, а вслед за ним - автор французской статьи. Цитаты, которая в той статье, обнаружить не удалось и, возможно, ее там не было. И мне казалось по статье, что английская газета перепечатала "Правду", но нет, наоборот все было.
16 декабря 1928 года.
Английский агент по организации интриг в Афганистане.
КАБУЛ, 15 декабря. (ТАСС). «Аман-и-Афган» перепечатывает из английской газеты «Сандей Экспресс» статью об известном английском агенте полковнике Лоуренсе. В статье говорится, что Лоуренс был командирован с секретной миссией в Афганистан для подготовки заключения торгового и военного договоров между Англией и Афганистаном. Лоуренс перебрался на афганскую территорию и проживает там, якобы, под видом мусульманского духовного лица среди горных племен. Недавно Лоуренса видели в Ман-Мираншахе, где находится один из центров английских воздушных сил. Ныне Лоуренс направился на север в Афганистан.
«Аман-и-Афган», публикуя эту статью, удивляется, каким образом может полковник Лоуренс подготовлять в горах Афганистана, да еще в секретном порядке, почву для заключения торгового договора? Газета далее заявляет, что непонятно какое отношение к договору имеет переодевание Лоуренса и каким образом пребывание в горах может быть истолковано, как подготовка почвы для заключения договора?
Мне удивительно, откуда Лоуренс стал к этому моменту у нас "известным". Во всяком случае, "Правда" до сих пор упоминала о нем лишь в следующей статье под рубрикой "За границей" с характерным названием "Как и почему король Фейсал заболел аппендицитом.
(К событиям в Месопотамии)" (под морем статья полностью, орфография сохранена)
В начале прошлого года французская печать стала бить тревогу по поводу заигрываний английского «полковника» (собственно, профессора востоковедения), Лауренса с эмирами Гедяза (на берегу Красного моря) и других прилежащих провинций, Гуссейном и его сыновьями Абдуллой и Фейсалом. (...) И действительно вся эта кукольная комедия являет блестящую иллюстрацию всей английской политики на Востоке вообще и в Месопотамии в частности, ее упорства, лицемерия и коварства. В виду постоянных нападок противников Черчиля, не только слева, но и справа, что Месопотамия стоит слишком дорого, ему приходится изобретать дешевые методы для осуществления его широких планов. И в этом смысле его idee fixe сделалась - аэропланная флотилия. Как сообщал на-днях «Ивнинг Стандарт», первые из крупных аэропланов, - в 12 тонн, - ныне строющихся в Англии, предназначены для Месопотамии). Что же касается агентов среди туземцев для проведения своих планов, то полковник Лауренс просто покупает их за деньги среди разных эмиров и шейхов, натравливая их друг на друга.
М.Танин. 15 сентября 1928 г.
Тем не менее, в 1934 году "Правда" снова пишет так, что имя Лоуренса является хорошо знакомым публике сигналом-"флажком":
2 апреля 1934 г. Опыты Лоуренса.
Лондон, 31 марта (ТАСС). Известный агент английского империализма полковник Лоуренс совместно с группой офицеров производит в Нортвиче (Чешир) испытания судна «Аквариус», которое будет служить базой горючего для военных самолетов.
По дополнительным сообщениям, судно это в ближайшее время отправляется в Сингапур.
Хотя «Аквариус» представляет собой судно небольшого водоизмещения, но оно оснащено новейшими приспособлениями, в том числе аппаратом, который способен определять местонахождение неприятельских самолетов на расстоянии 300 миль.
В 30-е годы имя Лоуренса всплывает в газете еще дважды, оба раза в связи с шпионскими процессами.
Список великих разведчиков будет неполным, если мы не включим в него имя полковника Лоуренса. Признанный гений, с большими познаниями Лоуренс показал во время кампании в Малой Азии, что в качестве разведчика может в любой момент проникнуть через турецко-германский фронт. Он так мастерски переодевался, что его в Дамаске приняли за турецкого дезертира и в порядке «дисциплинарного взыскания» избили до потери сознания. Он всегда имел точные сведения о силах противника, результаты его разведки имели неоцененное значение для генерала Алленби в период кампании в Палестине. Лоуренс так живо и толково описал свою работу в разведке в других областях военного дела, что мы лучше отошлем читателя к его собственной знаменитой книге. (10 июня 1937 года)
Икрамов и Ходжаев через своих курбаши «работают» под руководством Бухарина над организацией связей с резидентами английской разведки, над укреплением которой немало поработал на средне-азиатских границах СССР небезызвестный разведчик и авантюрист Лоуренс. (…)
А в июне 1937 года Лоуренс удостаивается упоминания... восхищенного. На фоне громких шпионских процессов, в плотном окружении заголовков: «Приговор суда – наш приговор!» «Смерть наймитам фашизма!» «Пусть трепещут все шпионы и диверсанты» «Миллионы обнаружат врагов» «Ядовитая гадина раздавлена» «Проклятие предателям!» «Фашистская разведка в трауре» «Грозен гнев народа» «Да будут прокляты подлые их имена», рядом со стихами Безыменского, под чье гневное перо попадает "беспутных Путн фашистская орда, гнусь Тухачевских, Корнов и Якиров", которым непременно грозит "меч большевистского Марата" - редакция, притом в нескольких номерах газеты, с 9 по 11 июня 1937 года, публикует сокращенный вариант книги Р.Роуан "Разведка и контрразведка"."Редакция надеется, что этим она в известной мере поможет своим читателям – партийным и непартийным большевикам ознакомиться «с целями и задачами, с практикой и техникой вредительско-диверсионной и шпионской работы иностранных разведывательных органов» (И.Сталин)".
Хотя, если достоверность информации по всей книге такова, большевиков мне жаль...
Список великих разведчиков будет неполным, если мы не включим в него имя полковника Лоуренса. Признанный гений, с большими познаниями Лоуренс показал во время кампании в Малой Азии, что в качестве разведчика может в любой момент проникнуть через турецко-германский фронт. Он так мастерски переодевался, что его в Дамаске приняли за турецкого дезертира и в порядке «дисциплинарного взыскания» избили до потери сознания. Он всегда имел точные сведения о силах противника, результаты его разведки имели неоцененное значение для генерала Алленби в период кампании в Палестине. Лоуренс так живо и толково описал свою работу в разведке в других областях военного дела, что мы лучше отошлем читателя к его собственной знаменитой книге. (10 июня 1937 года)
ориенталистский оффтопик
Наверное, не очень интересно, местами откровенно неприятно, но показательно. На самом деле, мне хотелось найти цитату 1928 года, на которую ссылается Уилсон без указания даты выхода, а вслед за ним - автор французской статьи. Цитаты, которая в той статье, обнаружить не удалось и, возможно, ее там не было. И мне казалось по статье, что английская газета перепечатала "Правду", но нет, наоборот все было.
16 декабря 1928 года.
Английский агент по организации интриг в Афганистане.
КАБУЛ, 15 декабря. (ТАСС). «Аман-и-Афган» перепечатывает из английской газеты «Сандей Экспресс» статью об известном английском агенте полковнике Лоуренсе. В статье говорится, что Лоуренс был командирован с секретной миссией в Афганистан для подготовки заключения торгового и военного договоров между Англией и Афганистаном. Лоуренс перебрался на афганскую территорию и проживает там, якобы, под видом мусульманского духовного лица среди горных племен. Недавно Лоуренса видели в Ман-Мираншахе, где находится один из центров английских воздушных сил. Ныне Лоуренс направился на север в Афганистан.
«Аман-и-Афган», публикуя эту статью, удивляется, каким образом может полковник Лоуренс подготовлять в горах Афганистана, да еще в секретном порядке, почву для заключения торгового договора? Газета далее заявляет, что непонятно какое отношение к договору имеет переодевание Лоуренса и каким образом пребывание в горах может быть истолковано, как подготовка почвы для заключения договора?
Мне удивительно, откуда Лоуренс стал к этому моменту у нас "известным". Во всяком случае, "Правда" до сих пор упоминала о нем лишь в следующей статье под рубрикой "За границей" с характерным названием "Как и почему король Фейсал заболел аппендицитом.
(К событиям в Месопотамии)" (под морем статья полностью, орфография сохранена)
В начале прошлого года французская печать стала бить тревогу по поводу заигрываний английского «полковника» (собственно, профессора востоковедения), Лауренса с эмирами Гедяза (на берегу Красного моря) и других прилежащих провинций, Гуссейном и его сыновьями Абдуллой и Фейсалом. (...) И действительно вся эта кукольная комедия являет блестящую иллюстрацию всей английской политики на Востоке вообще и в Месопотамии в частности, ее упорства, лицемерия и коварства. В виду постоянных нападок противников Черчиля, не только слева, но и справа, что Месопотамия стоит слишком дорого, ему приходится изобретать дешевые методы для осуществления его широких планов. И в этом смысле его idee fixe сделалась - аэропланная флотилия. Как сообщал на-днях «Ивнинг Стандарт», первые из крупных аэропланов, - в 12 тонн, - ныне строющихся в Англии, предназначены для Месопотамии). Что же касается агентов среди туземцев для проведения своих планов, то полковник Лауренс просто покупает их за деньги среди разных эмиров и шейхов, натравливая их друг на друга.
М.Танин. 15 сентября 1928 г.
Тем не менее, в 1934 году "Правда" снова пишет так, что имя Лоуренса является хорошо знакомым публике сигналом-"флажком":
2 апреля 1934 г. Опыты Лоуренса.
Лондон, 31 марта (ТАСС). Известный агент английского империализма полковник Лоуренс совместно с группой офицеров производит в Нортвиче (Чешир) испытания судна «Аквариус», которое будет служить базой горючего для военных самолетов.
По дополнительным сообщениям, судно это в ближайшее время отправляется в Сингапур.
Хотя «Аквариус» представляет собой судно небольшого водоизмещения, но оно оснащено новейшими приспособлениями, в том числе аппаратом, который способен определять местонахождение неприятельских самолетов на расстоянии 300 миль.
В 30-е годы имя Лоуренса всплывает в газете еще дважды, оба раза в связи с шпионскими процессами.
Список великих разведчиков будет неполным, если мы не включим в него имя полковника Лоуренса. Признанный гений, с большими познаниями Лоуренс показал во время кампании в Малой Азии, что в качестве разведчика может в любой момент проникнуть через турецко-германский фронт. Он так мастерски переодевался, что его в Дамаске приняли за турецкого дезертира и в порядке «дисциплинарного взыскания» избили до потери сознания. Он всегда имел точные сведения о силах противника, результаты его разведки имели неоцененное значение для генерала Алленби в период кампании в Палестине. Лоуренс так живо и толково описал свою работу в разведке в других областях военного дела, что мы лучше отошлем читателя к его собственной знаменитой книге. (10 июня 1937 года)
Икрамов и Ходжаев через своих курбаши «работают» под руководством Бухарина над организацией связей с резидентами английской разведки, над укреплением которой немало поработал на средне-азиатских границах СССР небезызвестный разведчик и авантюрист Лоуренс. (…)
А в июне 1937 года Лоуренс удостаивается упоминания... восхищенного. На фоне громких шпионских процессов, в плотном окружении заголовков: «Приговор суда – наш приговор!» «Смерть наймитам фашизма!» «Пусть трепещут все шпионы и диверсанты» «Миллионы обнаружат врагов» «Ядовитая гадина раздавлена» «Проклятие предателям!» «Фашистская разведка в трауре» «Грозен гнев народа» «Да будут прокляты подлые их имена», рядом со стихами Безыменского, под чье гневное перо попадает "беспутных Путн фашистская орда, гнусь Тухачевских, Корнов и Якиров", которым непременно грозит "меч большевистского Марата" - редакция, притом в нескольких номерах газеты, с 9 по 11 июня 1937 года, публикует сокращенный вариант книги Р.Роуан "Разведка и контрразведка"."Редакция надеется, что этим она в известной мере поможет своим читателям – партийным и непартийным большевикам ознакомиться «с целями и задачами, с практикой и техникой вредительско-диверсионной и шпионской работы иностранных разведывательных органов» (И.Сталин)".
Хотя, если достоверность информации по всей книге такова, большевиков мне жаль...
Список великих разведчиков будет неполным, если мы не включим в него имя полковника Лоуренса. Признанный гений, с большими познаниями Лоуренс показал во время кампании в Малой Азии, что в качестве разведчика может в любой момент проникнуть через турецко-германский фронт. Он так мастерски переодевался, что его в Дамаске приняли за турецкого дезертира и в порядке «дисциплинарного взыскания» избили до потери сознания. Он всегда имел точные сведения о силах противника, результаты его разведки имели неоцененное значение для генерала Алленби в период кампании в Палестине. Лоуренс так живо и толково описал свою работу в разведке в других областях военного дела, что мы лучше отошлем читателя к его собственной знаменитой книге. (10 июня 1937 года)
ориенталистский оффтопик
пятница, 21 октября 2011
18:37
Доступ к записи ограничен
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
понедельник, 17 октября 2011
Нашла недавно сайт с фотографиями Лоуренса с 3-х лет и его братьев. Есть фото Сары Лоуренс и Дженет Лори.
www.ebarzan.com/lawrence1888-1914.htm
www.ebarzan.com/lawrence1888-1914.htm
воскресенье, 11 сентября 2011
Однажды, сидя у костра с ребятишками, сочинила историю. Она больше похожа на фрагмент мультика (такие уж у меня были слушатели!), но я надеюсь вызвать хоть небольшую улыбку у читателей многоуважаемого Сообщества...
Время действия: Восстание в пустыне.
Место действия: то же.
Едет Лоуренс на верблюде, вокруг никого, один песок.читать дальше
Л о у р е н с (говорит сам с собой). Когда же это закончится...
В е р б л ю д. Что - конкретно? Пустыня или война?
Л о у р е н с. Я знаю, что перегрелся, но не до такой степени.
В е р б л ю д (обиженно) Почему ты считаешь, что это бред?
Л о у р е н с. Потому, что ты говоришь по-английски.
В е р б л ю д. Могу по-арабски (громко) Ва алейкум ас-салям, уважаемый!
Л о у р е н с (закрывает руками уши) Прекрати.
В е р б л ю д. Ну, вот! Ни так тебе не нравится, ни эдак. Чего ты вообще от меня хочешь?
Л о у р е н с. Чтобы ты замолчал и двигался дальше.
В е р б л ю д. А мне показалось, тебе одиноко, и ты желаешь поговорить.
Л о у р е н с (раздражённо) Ладно, поговорим.
В е р б л ю д. Я вот что подумал. Нам с тобой друг без друга не выжить в этой пустыне. Давай заключим договор.
Л о у р е н с. И с тобой - договор? Нет!
В е р б л ю д. А если я не смогу договориться с верблюдами арабского войска о направлении их движения?
Л о у р е н с. Мы погоним вас палками.
В е р б л ю д. Не получится. Мы же не люди.
Л о у р е н с. Хорошо. Твои условия?
В е р б л ю д. Не гонять меня понапрасну, кормить и поить во-время, иногда - чистить.
Л о у р е н с. Так, это делают.
В е р б л ю д. А ещё - делиться со мной, когда тебе присылают угощение - сладости разные или конфеты...И убери с моего горба свои дурацкие книги! Лишний груз.
Л о у р е н с. Про конфеты подумаю. Насчёт книг - нет. Считай, что они - часть меня.
В е р б л ю д (ехидно) Какая именно?
Л о у р е н с. Ты меня оскорбляешь, ей-богу! Клянусь бородой Пророка...
В е р б л ю д. Ладно, остынь. Без обид. Я согласен на книги. Хочу только сказать...Ты не мог бы питаться получше?
Л о у р е н с. С чего ты вдруг стал заботиться обо мне?
В е р б л ю д. Твоя худоба ощущается даже через седло.
Л о у р е н с. Я не могу есть сухие колючки...как некоторые. И вообще, твоя спина тоже - не персидский диван.
В е р б л ю д (философски) А кому сейчас легко.
Л о у р е н с. Опять издеваешься. Скотина.
В е р б л ю д. О чём же мне говорить?
Л о у р е н с. Песни пой. Молитвы читай.
В е р б л ю д. Вот ещё! Я же не араб какой-нибудь, а верблюд Лоуренса Аравийского.
Л о у р е н с (удивлённо): Что это за прозвище? Расскажи-ка, мне интересно.
В е р б л ю д. Не знал, что тебя так называют? Или будут ещё называть. Я потомок верблюдов Пророка, у меня дар предвидения.
Л о у р е н с (с улыбкой) И ты возгордился по этому поводу?
В е р б л ю д. Думаю, мы оба войдём в историю. Может, когда всё закончится, ты книжку напишешь, а?..Большую такую. Там будет глава о том, как мы с тобой шли по пустыне в...Кстати, Оранс, куда мы направляемся?
Л о у р е н с. То есть, как - куда?!.
В е р б л ю д. Честно. Я не знаю пути. Похоже, мы заблудились.
Л о у р е н с. О, нет!
В е р б л ю д. О, да.
Л о у р е н с. Наконец-то, у нас единомыслие.
В е р б л ю д. Я даже чувствую к тебе дружеское расположение. Как к товарищу по несчастью.
Л о у р е н с. Вон туда! (указывает рукой) Положимся на судьбу.
В е р б л ю д. Лучше, положимся на инстинкт.
Л о у р е н с. Какой?
В е р б л ю д. Не твой, конечно. На мой инстинкт выживания. Он приведёт нас к колодцу.
Л о у р е н с. Да, было б неплохо. Слушай, если мы доберёмся до места, обещаю тебе вполовину уменьшить количество книг на твоей спине.
В е р б л ю д. Замётано! (про себя) Вот, как надо вести переговоры.
Л о у р е н с (тоже про себя) А вообще, это хорошая мысль - написать книгу...
среда, 31 августа 2011
(ссылки на записи в моем дневнике)
Я иногда пишу об очень известных историях, но об этой подробно не писали, кажется, нигде — ни в биографиях Т.Э.Лоуренса, ни даже в биографиях Э.М.Форстера. В некоторых из них можно прочитать несколько строк о том, что Форстер помогал солдату Э.Палмеру, дружившему с Т.Э.Лоуренсом. Например, Джереми Уилсон в биографии Лоуренса пишет: "Рядовой Палмер захотел оставить танковые войска и найти гражданскую работу, чтобы ему можно было жить дома с женой. Палмер поддерживал контакт с Э.М.Форстером, чьим творчеством восхищался. И Форстер, и Лоуренс договорились помогать ему различными способами".
1)Т.Э.Лоуренс — Палмеру: "Э.М.Форстер — славный малый, лучший из всех. Ты действительно в какой-то момент обошелся с ним довольно плохо"; Т.Э.Лоуренс — Э.М.Форстеру: "Пош в 1925 году бросил вас, потому что он вас не стоил. Теперь, возможно, стоит... Боюсь, я виноват, что внес в вашу жизнь этот излишний источник волнения".
2)Т.Э.Лоуренс — Э.М.Форстеру: "Он все еще отчаянно влюблен в эту женщину. Господи помилуй" (в этой записи речь идет в основном о мизогинии).
3) Э.М.Форстер —Т.Э.Лоуренсу: "Ф.Э.Палмер... Я продолжаю быть его банкиром, но остальные отношения запрещены миссис Палмер и матерью миссис Палмер. Они говорят, я пытался настроить его против них. Это правда".
4)Т.Э.Лоуренс — Палмеру: "Много людей, о замечательнейший П., хотели бы "полностью порвать со своим прошлым"... но прошлое — неоспоримый факт. Ты можешь (при помощи газовой печи) полностью порвать со своим будущим — но это и всё! А в Клаудс-хилле нет газовых печей, так что жду тебя этим летом..."
Я иногда пишу об очень известных историях, но об этой подробно не писали, кажется, нигде — ни в биографиях Т.Э.Лоуренса, ни даже в биографиях Э.М.Форстера. В некоторых из них можно прочитать несколько строк о том, что Форстер помогал солдату Э.Палмеру, дружившему с Т.Э.Лоуренсом. Например, Джереми Уилсон в биографии Лоуренса пишет: "Рядовой Палмер захотел оставить танковые войска и найти гражданскую работу, чтобы ему можно было жить дома с женой. Палмер поддерживал контакт с Э.М.Форстером, чьим творчеством восхищался. И Форстер, и Лоуренс договорились помогать ему различными способами".
1)Т.Э.Лоуренс — Палмеру: "Э.М.Форстер — славный малый, лучший из всех. Ты действительно в какой-то момент обошелся с ним довольно плохо"; Т.Э.Лоуренс — Э.М.Форстеру: "Пош в 1925 году бросил вас, потому что он вас не стоил. Теперь, возможно, стоит... Боюсь, я виноват, что внес в вашу жизнь этот излишний источник волнения".
2)Т.Э.Лоуренс — Э.М.Форстеру: "Он все еще отчаянно влюблен в эту женщину. Господи помилуй" (в этой записи речь идет в основном о мизогинии).
3) Э.М.Форстер —Т.Э.Лоуренсу: "Ф.Э.Палмер... Я продолжаю быть его банкиром, но остальные отношения запрещены миссис Палмер и матерью миссис Палмер. Они говорят, я пытался настроить его против них. Это правда".
4)Т.Э.Лоуренс — Палмеру: "Много людей, о замечательнейший П., хотели бы "полностью порвать со своим прошлым"... но прошлое — неоспоримый факт. Ты можешь (при помощи газовой печи) полностью порвать со своим будущим — но это и всё! А в Клаудс-хилле нет газовых печей, так что жду тебя этим летом..."
вторник, 26 июля 2011
Читая "Семь Столпов Мудрости"...
Пустыня в ледяной росе,
Но где - вода?..
Ты знаешь, что неправы все,
И нет суда.
Смешной, с травинкою во рту,
Как будто - свой,
Враг, задремавший на посту,
Их часовой.
Приют погибшим на войне -
В гнилых гробах,
Холодным потом по спине
Стекает страх.
Какой бессмысленный конец:
Слепой удар,
Свистящий в воздухе свинец,
Аллах Акбар!
И твой распавшийся скелет
Без слов, без снов
Лежать тут будет много лет
Под гул ветров...
Но, я помилую любовь -
Твою, мою:
Я промахнусь, пожалуй, вновь,
Я не убью
В надежде, что при свете дня,
Вполне живой,
Уже не выстрелит в меня
Мой часовой.
Словно корабль ретивый
Рвётся, тараня волны,
Ты же у нас - счастливый:
Ты получил "по полной"!
Что нам твоя отвага,
Смерти своей искатель?
Переживёт бумага,
Употребит читатель
Стиль твой и слог ужасный,
Как на мощах - вериги...
Что ты творишь, несчастный?
Кровью не пишут книги.
А это - просто о жизни, в образах биографии Т.Э.Л.
Дважды два никогда
Не бывает - четыре:
Путь сверяя по картам,
Планирую встречи,
Но - упал самолёт,
И взорвали дорогу,
Черновик моих дней
На вокзале украден.
Безбилетной травой
В тишине саркофага
Прорасти сквозь миры,
Просочиться свозь камни!
Я листаю тома
Опочившего мира,
Сквозь кошачьи зрачки
Тусклый свет различая.
Потеряться в пустыне -
Ужасное горе,
Потеряться в мечте -
Невозможная радость.
Разрушая мосты
У себя за спиною,
Беззастенчиво компас
В песок зарываю...
суббота, 09 июля 2011
четверг, 16 июня 2011
15:35
Доступ к записи ограничен
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
воскресенье, 12 июня 2011
Я перевела короткий очерк о Т.Э.Лоуренсе, написанный Селандиной Кеннингтон, женой художника Эрика Кеннингтона, для сборника "Т.Э. Лоуренс в воспоминаниях друзей" (1937).
Когда я впервые встретила Т.Э., я не знала, кто он, и он не произвел на меня сильного впечатления. Он пришел в тот дом как друг Эрика, и я помню, как он сидел чуть в стороне от других на жестком диване. Он вызвал у меня ощущение чего-то странного, когда сидел там, очень красивый и очень неподвижный, как некая прелестная экзотическая птица или зверь в неволе — безупречно владеющий собой, но жаждущий, чтобы все кончилось. Когда мы вышли, он радостно принял участие в шутке: на диванные подушки надели пальто и шляпу и положили кошмарную куклу на диван, чтобы озадачить того, кто придет позже.
Я слышала со всех сторон, что он чувствует отвращение к женщинам и что он сказал: "Кеннингтон женился, больше мы о нем не услышим", и встревожилась, узнав, что он придет в наш дом на Чизвик Молл. Он в шутку сказал Эрику: "Надеюсь, твоя жена не коллекционирует негритянские скульптуры". Эрик сделал великолепнейшую поддельную африканскую статую из комков пластилина и разных бытовых инструментов: мы установили ее на видном месте в столовой, но Т.Э. и бровью не повел.
Я робко сидела напротив Т.Э. и помню только, какое чрезвычайное впечатление произвел на меня его испытующий взгляд. Т.Э. мог быть веселым или отчужденным, затем в его глазах вспыхивал внезапный голубой огонь и было потрясающее ощущение силы, ты понимал, что он мог по своему желанию узнать о тебе все, что можно узнать, и мог, если пожелает, заставить тебя сделать то, что он хочет. Это было что-то вроде неиспользуемой в тот момент гипнотической силы, скрытой и огромной. От этого я перестала робеть, так как поняла, что это бесполезно — он все о тебе знает, и ничего тут не поделаешь.
Вскоре после этого у меня был крайне тяжелый выкидыш, несколько дней я была ужасно больна и не хотела больше жить. Тогда Т.Э. поднялся ко мне: сел на стул, наклонившись вперед и держась за него руками, устремил на меня взгляд и начал: "Конечно, вы, должно быть, чувствуете, что очень несчастны, вы чувствуете, что потерпели неудачу в своем деле, и это чуть ли не самое важное дело в мире... вы, должно быть, чувствуете, что совершенно никуда не годитесь и отныне все бессмысленно..." Он продолжал, не останавливаясь, описывать меня мне же самой, прояснять мои ночные кошмары, давая им определение, и делал все это с женской точки зрения, а не с мужской. Казалось, он знал все, что может означать выкидыш, вплоть до стыда быть из-за него осмеянной, и в то время, как он говорил, тепло начало втекать в меня, вместо того, чтобы струиться из меня прочь, он не только показывал вещи такими, какие они есть, он давал силу начать все сначала. Моя мерзкая сиделка сказала: "Я не могу пускать сюда посетителей. Она слишком слаба, чтобы говорить... И гляньте, сколько этот человек оставался". Затем, нехотя взглянув на меня: "Должна признаться, вы не выглядите уставшей... Вы выглядите лучше". Еще долго пришлось восстанавливаться физически, но с того времени духовно я была в порядке. Конечно, после этого я искренне полюбила Т.Э.
Когда у нас бывали посетители, которые могли оказаться утомительными, мы прятали его под навесом для дров, усадив на колоду для рубки мяса за укрытием из вязанок хвороста. Однажды летним вечером он явился в Холли-копс на своем мотоцикле и увидел, что мы накрыли ужин в саду; он улыбнулся и сказал: "Думаю, я могу привести сюда моего друга", и сходил за пареньком из военно-воздушных сил, который был с ним. У нас был оживленный ужин, Т.Э. точно знал, как вовлечь в разговор этого мальчика, всякий раз, когда считал это нужным. После ужина Т.Э. и Эрик ушли обсудить дела, и мальчика было легко разговорить. Он, кажется, считал Т.Э. величайшей редкостью, кем-то очень драгоценным, но довольно неумелым, таким, что нужно ради его же блага мягко им помыкать и заставлять заботиться о необходимых в их поездке мелочах (я забыла о чем: о пальто или о чем-то еще в этом роде) против его воли.
Ненавидел ли он женщин? Об этом так часто спрашивают. Я думаю, что нисколько не ненавидел, но он не испытывал к ним обычного интереса с сексуальной точки зрения, а еще он глубоко не одобрял то, что делают многие женщины - мешают мужчине выполнять его предназначение. Они склонны лишать его стремления к приключениям, они удерживают его, чтобы он заботился об их удобствах. Против этого он выступал постоянно и упорно. Некоторые люди, послушав, как о нем рассказывает Эрик, часто спрашивали меня довольно многозначительно: "Ну а вы что о нем думаете?" Этот вопрос всегда вызывает у меня тот же неизбежный прилив чувства, и я обнаруживаю, что начинаю отвечать, необдуманно выпалив: "Ну, понимаете... Он спас мне жизнь".
Текст в оригинале
Эрик Кеннингтон написал о Лоуренсе намного больше (он ведь и общался с ним больше). Его впечатления порой совпадают со впечатлениями его жены: он пишет о гипнотической силе, которой, по его мнению, мог обладать Лоуренс, и которую тот будто бы однажды применил к нему (I think he used mesmeric power (later he strongly denied doing so) — p. 230); о том, что "было легко стать его рабом" (p.231), о его "кристальных" глазах, похожих на глаза животного, одаренного человеческим разумом и т.д. Я перевела один отрывок, описывающий тяжелое состояние духа, в которое Лоуренс впал после увольнения (против его желания) из военно-воздушных сил в 1923 году.
Я впервые приехал в Клаудс-хилл познакомить Т.Э. и Пайка, который должен был стать его печатником. Дверь была открыта, мы с Пайком вошли и оказались среди молодых людей. Т.Э. до этого всегда казался обособленным ото всех и не говорил о других знакомствах, так что это оказалось неожиданностью. Все в униформе танкового корпуса, они чувствовали себя совершенно непринужденно — читали, беседовали, писали. Величайшей неожиданностью оказалось состояние Т.Э. Он был одержим бесами; заметно похудевший, бледный, испуганный и дикий. Казалось, он избегал смотреть на меня, а когда посмотрел, его взгляд был враждебен, но он так быстро обрел свое обычное спокойствие, что первое впечатление забылось на несколько лет. Он нашел танкиста, чтобы я его рисовал, а сам занялся обсуждением множества вопросов с Пайком. Рисуя, я отметил, что он делал это быстро, но без спешки, и что трудное он превращал в легкое, а головоломное — в простое. На лице Пайка появились понимание, энергия, а также глубокое доверие. Я сосредоточился на рисунке, и Т.Э. подошел, незамеченный, и захихикал у меня за плечом. "Удивительно... Странно... Ты нарисовал женщину, Кеннингтон". Я запротестовал. Он настаивал: "Нет, это лицо женщины". Позирующий был смущен.
В одном я совершенно уверен. Того, что Т.Э. не в себе, — а это был какой-то страшный сон средь бела дня, — и что было так очевидно для меня, не видел никто из этих молодых людей.
До этого он, хотя и дал мне прочитать свою книгу, всегда скрывал от меня нигилизм — проклятие, настигавшее его периодами. Возможно, он не открывал его мне потому, что знал — нигилизм мог бы разрушить художника-творца, а возможно он знал, что я буду надоедать ему насмешками. Думаю, дело было в первой, более благородной, причине.
Он шутил по поводу своих неприятностей среди танкистов, так что я не догадывался о длительной пытке, которую он там претерпевал, но именно во время своей службы в танковом корпусе он нанес нам чрезвычайно странный визит — без предупреждения, как обычно, и с солдатом* на заднем сиденье мотоцикла. В тот раз — впервые — он отбросил все предосторожности. Стена боли разделяла нас и его. Мы чувствовали себя беспомощными, потому что он смотрел на нас так, словно это мы были виноваты в его разочарованиях. Возможно, он специально для того и приехал, чтобы поссориться. Выглядело это так, будто Т.Э. два или три часа давал представление. Он нападал на все. На жизнь в целом. На брак, на родительские чувства, на работу, на мораль и особенно на надежду. Конечно, мы страдали и были не способны справиться с ситуацией. Нас хватало лишь на то, чтобы увиливать и тщетно пытаться обратить все в шутку. Юный танкист держался очень уверенно. Он стукнул кулаком по чайному столику и пригрозил: "А ну, хватит. Сколько раз я тебе говорил? Смотри мне прямо в лицо..." Укротитель животных и Т.Э., дикий зверь, который частично ему повиновался. Я достал то, над чем мы совместно работали, и Т.Э. был, как обычно, внимателен. Молодой человек, сидевший в стороне с моей женой, поделился своим огорчением из-за страданий Т.Э. Я не знаю, кто это был, но он имел огромное мужество и очень любил Т.Э. Как Т.Э. выходил из этих кризисов? Не думаю, что кто-то мог ему помочь, хотя он действительно казался полностью пришедшим в себя. (T. E. Lawrence By His Friends, edited by Lawrence, A. W., Jonathan Cape, London 1937, pp. 242-243)
* Видимо, Джон Брюс (записи о нем)
Селандина и Эрик Кеннингтоны)
Когда я впервые встретила Т.Э., я не знала, кто он, и он не произвел на меня сильного впечатления. Он пришел в тот дом как друг Эрика, и я помню, как он сидел чуть в стороне от других на жестком диване. Он вызвал у меня ощущение чего-то странного, когда сидел там, очень красивый и очень неподвижный, как некая прелестная экзотическая птица или зверь в неволе — безупречно владеющий собой, но жаждущий, чтобы все кончилось. Когда мы вышли, он радостно принял участие в шутке: на диванные подушки надели пальто и шляпу и положили кошмарную куклу на диван, чтобы озадачить того, кто придет позже.
Я слышала со всех сторон, что он чувствует отвращение к женщинам и что он сказал: "Кеннингтон женился, больше мы о нем не услышим", и встревожилась, узнав, что он придет в наш дом на Чизвик Молл. Он в шутку сказал Эрику: "Надеюсь, твоя жена не коллекционирует негритянские скульптуры". Эрик сделал великолепнейшую поддельную африканскую статую из комков пластилина и разных бытовых инструментов: мы установили ее на видном месте в столовой, но Т.Э. и бровью не повел.
Я робко сидела напротив Т.Э. и помню только, какое чрезвычайное впечатление произвел на меня его испытующий взгляд. Т.Э. мог быть веселым или отчужденным, затем в его глазах вспыхивал внезапный голубой огонь и было потрясающее ощущение силы, ты понимал, что он мог по своему желанию узнать о тебе все, что можно узнать, и мог, если пожелает, заставить тебя сделать то, что он хочет. Это было что-то вроде неиспользуемой в тот момент гипнотической силы, скрытой и огромной. От этого я перестала робеть, так как поняла, что это бесполезно — он все о тебе знает, и ничего тут не поделаешь.
Вскоре после этого у меня был крайне тяжелый выкидыш, несколько дней я была ужасно больна и не хотела больше жить. Тогда Т.Э. поднялся ко мне: сел на стул, наклонившись вперед и держась за него руками, устремил на меня взгляд и начал: "Конечно, вы, должно быть, чувствуете, что очень несчастны, вы чувствуете, что потерпели неудачу в своем деле, и это чуть ли не самое важное дело в мире... вы, должно быть, чувствуете, что совершенно никуда не годитесь и отныне все бессмысленно..." Он продолжал, не останавливаясь, описывать меня мне же самой, прояснять мои ночные кошмары, давая им определение, и делал все это с женской точки зрения, а не с мужской. Казалось, он знал все, что может означать выкидыш, вплоть до стыда быть из-за него осмеянной, и в то время, как он говорил, тепло начало втекать в меня, вместо того, чтобы струиться из меня прочь, он не только показывал вещи такими, какие они есть, он давал силу начать все сначала. Моя мерзкая сиделка сказала: "Я не могу пускать сюда посетителей. Она слишком слаба, чтобы говорить... И гляньте, сколько этот человек оставался". Затем, нехотя взглянув на меня: "Должна признаться, вы не выглядите уставшей... Вы выглядите лучше". Еще долго пришлось восстанавливаться физически, но с того времени духовно я была в порядке. Конечно, после этого я искренне полюбила Т.Э.
Когда у нас бывали посетители, которые могли оказаться утомительными, мы прятали его под навесом для дров, усадив на колоду для рубки мяса за укрытием из вязанок хвороста. Однажды летним вечером он явился в Холли-копс на своем мотоцикле и увидел, что мы накрыли ужин в саду; он улыбнулся и сказал: "Думаю, я могу привести сюда моего друга", и сходил за пареньком из военно-воздушных сил, который был с ним. У нас был оживленный ужин, Т.Э. точно знал, как вовлечь в разговор этого мальчика, всякий раз, когда считал это нужным. После ужина Т.Э. и Эрик ушли обсудить дела, и мальчика было легко разговорить. Он, кажется, считал Т.Э. величайшей редкостью, кем-то очень драгоценным, но довольно неумелым, таким, что нужно ради его же блага мягко им помыкать и заставлять заботиться о необходимых в их поездке мелочах (я забыла о чем: о пальто или о чем-то еще в этом роде) против его воли.
Ненавидел ли он женщин? Об этом так часто спрашивают. Я думаю, что нисколько не ненавидел, но он не испытывал к ним обычного интереса с сексуальной точки зрения, а еще он глубоко не одобрял то, что делают многие женщины - мешают мужчине выполнять его предназначение. Они склонны лишать его стремления к приключениям, они удерживают его, чтобы он заботился об их удобствах. Против этого он выступал постоянно и упорно. Некоторые люди, послушав, как о нем рассказывает Эрик, часто спрашивали меня довольно многозначительно: "Ну а вы что о нем думаете?" Этот вопрос всегда вызывает у меня тот же неизбежный прилив чувства, и я обнаруживаю, что начинаю отвечать, необдуманно выпалив: "Ну, понимаете... Он спас мне жизнь".
Текст в оригинале
Эрик Кеннингтон написал о Лоуренсе намного больше (он ведь и общался с ним больше). Его впечатления порой совпадают со впечатлениями его жены: он пишет о гипнотической силе, которой, по его мнению, мог обладать Лоуренс, и которую тот будто бы однажды применил к нему (I think he used mesmeric power (later he strongly denied doing so) — p. 230); о том, что "было легко стать его рабом" (p.231), о его "кристальных" глазах, похожих на глаза животного, одаренного человеческим разумом и т.д. Я перевела один отрывок, описывающий тяжелое состояние духа, в которое Лоуренс впал после увольнения (против его желания) из военно-воздушных сил в 1923 году.
Я впервые приехал в Клаудс-хилл познакомить Т.Э. и Пайка, который должен был стать его печатником. Дверь была открыта, мы с Пайком вошли и оказались среди молодых людей. Т.Э. до этого всегда казался обособленным ото всех и не говорил о других знакомствах, так что это оказалось неожиданностью. Все в униформе танкового корпуса, они чувствовали себя совершенно непринужденно — читали, беседовали, писали. Величайшей неожиданностью оказалось состояние Т.Э. Он был одержим бесами; заметно похудевший, бледный, испуганный и дикий. Казалось, он избегал смотреть на меня, а когда посмотрел, его взгляд был враждебен, но он так быстро обрел свое обычное спокойствие, что первое впечатление забылось на несколько лет. Он нашел танкиста, чтобы я его рисовал, а сам занялся обсуждением множества вопросов с Пайком. Рисуя, я отметил, что он делал это быстро, но без спешки, и что трудное он превращал в легкое, а головоломное — в простое. На лице Пайка появились понимание, энергия, а также глубокое доверие. Я сосредоточился на рисунке, и Т.Э. подошел, незамеченный, и захихикал у меня за плечом. "Удивительно... Странно... Ты нарисовал женщину, Кеннингтон". Я запротестовал. Он настаивал: "Нет, это лицо женщины". Позирующий был смущен.
В одном я совершенно уверен. Того, что Т.Э. не в себе, — а это был какой-то страшный сон средь бела дня, — и что было так очевидно для меня, не видел никто из этих молодых людей.
До этого он, хотя и дал мне прочитать свою книгу, всегда скрывал от меня нигилизм — проклятие, настигавшее его периодами. Возможно, он не открывал его мне потому, что знал — нигилизм мог бы разрушить художника-творца, а возможно он знал, что я буду надоедать ему насмешками. Думаю, дело было в первой, более благородной, причине.
Он шутил по поводу своих неприятностей среди танкистов, так что я не догадывался о длительной пытке, которую он там претерпевал, но именно во время своей службы в танковом корпусе он нанес нам чрезвычайно странный визит — без предупреждения, как обычно, и с солдатом* на заднем сиденье мотоцикла. В тот раз — впервые — он отбросил все предосторожности. Стена боли разделяла нас и его. Мы чувствовали себя беспомощными, потому что он смотрел на нас так, словно это мы были виноваты в его разочарованиях. Возможно, он специально для того и приехал, чтобы поссориться. Выглядело это так, будто Т.Э. два или три часа давал представление. Он нападал на все. На жизнь в целом. На брак, на родительские чувства, на работу, на мораль и особенно на надежду. Конечно, мы страдали и были не способны справиться с ситуацией. Нас хватало лишь на то, чтобы увиливать и тщетно пытаться обратить все в шутку. Юный танкист держался очень уверенно. Он стукнул кулаком по чайному столику и пригрозил: "А ну, хватит. Сколько раз я тебе говорил? Смотри мне прямо в лицо..." Укротитель животных и Т.Э., дикий зверь, который частично ему повиновался. Я достал то, над чем мы совместно работали, и Т.Э. был, как обычно, внимателен. Молодой человек, сидевший в стороне с моей женой, поделился своим огорчением из-за страданий Т.Э. Я не знаю, кто это был, но он имел огромное мужество и очень любил Т.Э. Как Т.Э. выходил из этих кризисов? Не думаю, что кто-то мог ему помочь, хотя он действительно казался полностью пришедшим в себя. (T. E. Lawrence By His Friends, edited by Lawrence, A. W., Jonathan Cape, London 1937, pp. 242-243)
* Видимо, Джон Брюс (записи о нем)
Селандина и Эрик Кеннингтоны)
суббота, 04 июня 2011
17:13
Доступ к записи ограничен
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
среда, 01 июня 2011
суббота, 28 мая 2011
среда, 25 мая 2011
В одной из прошлых записей я цитировала отрывок из воспоминаний Алека Киркбрайда, в котором тот, ссылаясь на поведение Лоуренса в его присутствии, доказывает, что "вкусы у него [Лоуренса] были какие угодно, только не кровожадные". Доказывать это ему пришлось из-за возобновлявшихся время от времени разговоров о том, что Лоуренс то ли сам отличался склонностью к жестокости, то ли, по меньшей мере, поощрял зверства, которые совершали арабы.
Киркбрайд издал свои воспоминания в 1955, а в 1962 вышел фильм Дэвида Лина "Лоуренс Аравийский", в котором были эпизоды, демонстрирующие вспышки истерической жестокости Лоуренса. Cценарист фильма, известный драматург Роберт Болт, написал статью "Ключи к легенде о Лоуренсе", в которой обосновывал свою (и режиссера) точку зрения, называя среди черт, свойственных Лоуренсу, любовь к выдумкам, гомосексуальные склонности и садизм. Биограф Лоуренса, Лиддел Харт написал ему письмо, в котором отрицал наличие у Лоуренса гомосексуальности и садизма, согласившись, что "в вопросе его правдивости" Болт "ближе к истине".
Роберт Болт, помнящий о скандале, вызванном книгой Олдингтона, ответил осторожно: "Прежде чем я скажу еще что-нибудь — я надеюсь, вы не относите меня к той же категории, что и Олдингтона?" (1) В следующем письме он уверял Лиддел Харта, что считал своим долгом верить всему, что сам Лоуренс пишет о себе в "Семи столпах мудрости". Например, Лоуренс утверждает, что отдал однажды приказ "Пленных не брать", потому что он и сопровождавшие его бедуины пришли в ярость при виде трупов женщин и детей, убитых турками в деревне Тафас. В "Семи столпах мудрости" он пишет: «Я сказал: «Лучшие из вас принесут мне как можно больше турок мертвыми», - и мы обратились вслед за удаляющимся врагом, пристреливая по пути тех, кто отбился в дороге и умолял нас сжалиться. ... По моему приказу мы не брали пленных, единственный раз за всю нашу войну. ... В безумии, порожденном ужасами Тафаса, мы убивали, убивали, стреляя даже в головы упавшим и в животных, как будто их смерть и потоки крови могли утолить наши муки.
Только один отряд арабов, не слышавший наших вестей, взял пленными последние две сотни людей из центрального отряда. ...позади них человек на земле что-то истошно закричал арабам, и они, бледные, подвели меня к нему. Это был один из нас, с раздробленным бедром. Кровь хлынула, залив вокруг него всю землю, и он остался умирать; но даже тогда его не пощадили. В духе сегодняшнего дня, его мучили и дальше – плечо и вторую ногу ему пригвоздили штыками к земле, как у насекомого на булавках.
Он был в полном сознании. Когда мы спросили: «Хассан, кто это сделал?» - он поднял глаза на пленных, которые жались друг к другу, совершенно сломленные. Они ничего не сказали, прежде чем мы открыли огонь» (2). (Кстати, среди пленных, по словам Лоуренса, были не только турки, но и немецкие и австрийские пулеметчики.)
Роберт Болт, сославшись на этот эпизод, заключает: "Если я должен предполагать, что он [Лоуренс] лжет, там, где его утверждения мне не подходят, я не имею права считать его правдивым, когда его описание соответствует моей теории. Тогда все произведение попало бы под вопрос, обернулось бы зыбучими песками фантазии, а это точка зрения Олдингтона, а не моя"(1). Лиддел Харт показал ответ Болта Арнольду Лоуренсу, тот ответил, что его слегка тошнит от этого письма.
Арнольд Лоуренс, разумеется, не мог протестовать против мнения, что его брат писал в своей книге правду. Более того, он тогда еще даже не сомневался, что ТЭЛ в битве при Тафасе действительно отдал приказ не брать пленных. Но Арнольд Лоуренс иначе объяснял причины этого поступка. Он считал, что его брат тогда потерял контроль над собой, потому что разделил ярость арабов, а затем искренне страдал из-за этого. (3)Описание резни при Тафасе и правда не говорит о любви к жестокости, однако Болту, хоть он не стал бы об этом упоминать, явно были знакомы и свидетельства недоброжелателей Лоуренса, которых было много среди профессиональных военных. В другой раз я подробнее напишу о причинах такого отношения кадровых военных к Лоуренсу, сейчас остановлюсь лишь на тех обвинениях в жестокости, которые они ему предъявляли.читать дальше
Источники и некоторые цитаты по-английски
Киркбрайд издал свои воспоминания в 1955, а в 1962 вышел фильм Дэвида Лина "Лоуренс Аравийский", в котором были эпизоды, демонстрирующие вспышки истерической жестокости Лоуренса. Cценарист фильма, известный драматург Роберт Болт, написал статью "Ключи к легенде о Лоуренсе", в которой обосновывал свою (и режиссера) точку зрения, называя среди черт, свойственных Лоуренсу, любовь к выдумкам, гомосексуальные склонности и садизм. Биограф Лоуренса, Лиддел Харт написал ему письмо, в котором отрицал наличие у Лоуренса гомосексуальности и садизма, согласившись, что "в вопросе его правдивости" Болт "ближе к истине".
Роберт Болт, помнящий о скандале, вызванном книгой Олдингтона, ответил осторожно: "Прежде чем я скажу еще что-нибудь — я надеюсь, вы не относите меня к той же категории, что и Олдингтона?" (1) В следующем письме он уверял Лиддел Харта, что считал своим долгом верить всему, что сам Лоуренс пишет о себе в "Семи столпах мудрости". Например, Лоуренс утверждает, что отдал однажды приказ "Пленных не брать", потому что он и сопровождавшие его бедуины пришли в ярость при виде трупов женщин и детей, убитых турками в деревне Тафас. В "Семи столпах мудрости" он пишет: «Я сказал: «Лучшие из вас принесут мне как можно больше турок мертвыми», - и мы обратились вслед за удаляющимся врагом, пристреливая по пути тех, кто отбился в дороге и умолял нас сжалиться. ... По моему приказу мы не брали пленных, единственный раз за всю нашу войну. ... В безумии, порожденном ужасами Тафаса, мы убивали, убивали, стреляя даже в головы упавшим и в животных, как будто их смерть и потоки крови могли утолить наши муки.
Только один отряд арабов, не слышавший наших вестей, взял пленными последние две сотни людей из центрального отряда. ...позади них человек на земле что-то истошно закричал арабам, и они, бледные, подвели меня к нему. Это был один из нас, с раздробленным бедром. Кровь хлынула, залив вокруг него всю землю, и он остался умирать; но даже тогда его не пощадили. В духе сегодняшнего дня, его мучили и дальше – плечо и вторую ногу ему пригвоздили штыками к земле, как у насекомого на булавках.
Он был в полном сознании. Когда мы спросили: «Хассан, кто это сделал?» - он поднял глаза на пленных, которые жались друг к другу, совершенно сломленные. Они ничего не сказали, прежде чем мы открыли огонь» (2). (Кстати, среди пленных, по словам Лоуренса, были не только турки, но и немецкие и австрийские пулеметчики.)
Роберт Болт, сославшись на этот эпизод, заключает: "Если я должен предполагать, что он [Лоуренс] лжет, там, где его утверждения мне не подходят, я не имею права считать его правдивым, когда его описание соответствует моей теории. Тогда все произведение попало бы под вопрос, обернулось бы зыбучими песками фантазии, а это точка зрения Олдингтона, а не моя"(1). Лиддел Харт показал ответ Болта Арнольду Лоуренсу, тот ответил, что его слегка тошнит от этого письма.
Арнольд Лоуренс, разумеется, не мог протестовать против мнения, что его брат писал в своей книге правду. Более того, он тогда еще даже не сомневался, что ТЭЛ в битве при Тафасе действительно отдал приказ не брать пленных. Но Арнольд Лоуренс иначе объяснял причины этого поступка. Он считал, что его брат тогда потерял контроль над собой, потому что разделил ярость арабов, а затем искренне страдал из-за этого. (3)Описание резни при Тафасе и правда не говорит о любви к жестокости, однако Болту, хоть он не стал бы об этом упоминать, явно были знакомы и свидетельства недоброжелателей Лоуренса, которых было много среди профессиональных военных. В другой раз я подробнее напишу о причинах такого отношения кадровых военных к Лоуренсу, сейчас остановлюсь лишь на тех обвинениях в жестокости, которые они ему предъявляли.читать дальше
Источники и некоторые цитаты по-английски
пятница, 13 мая 2011
«Мои великие современники» — русский перевод книги Уинстона Черчилля 'Great Contemporaries', вышедший недавно в издательстве "Захаров". В книге есть очерк о Т.Э.Лоуренсе, "Лоуренс Аравийский" (я переводила из него маленький отрывок — описание впечатления, произведенного Лоуренсом на Черчилля). Черчилль рассказывает историю своего знакомства с Лоуренсом, начиная с того, как встретился с ним на Парижской мирной конференции в 1919, как был очарован его яркой индивидуальностью и как, став министром по делам колоний, в 1921 предложил ему занять ответственный пост в новом департаменте, созданном для того, чтобы разобраться с проблемами, возникшими на Ближнем Востоке после войны, когда "в Палестине стычки между арабами и евреями в любой момент грозили превратиться в вооруженный конфликт", "вожди арабских племен, высланные из Сирии..., затаились в ярости за Иорданом", "наблюдалось брожение в Египте" и т.д. (стр.132). Лоуренс недолго проработал в министерстве по делам колоний (добившись своей цели, сделав Фейсала королем Ирака, а его брата, Абдуллу, — королем Трансиордании, он стал просить об отставке), но за это время он внушил Черчиллю еще большее восхищение: "Все были поражены его спокойным и тактичным поведением. Его терпение и готовность работать в команде удивляли тех, кто знал его лучше других" (стр. 133). "Семь столпов мудрости" окончательно убедили Черчилля в гениальности его друга.
"Лоуренс Аравийский" Черчилля не является беспристрастным биографическим очерком, зато это одно из ярких свидетельств того необычайного очарования, которым обладал Т.Э.Лоуренс.
пятница, 08 апреля 2011
Для ведения войны мне необходимы три вещи: во-первых — деньги, во-вторых — деньги и в третьих — деньги. Наполеон
четверг, 17 марта 2011
С.К.Роллс, шофер, управлявший любимым бронированным Роллс-Ройсом Лоуренса (Blue Mist), в своих мемуарах "Стальные колесницы в пустыне" так вспоминает Лоуренса во время их первой встречи, когда тот появился перед ним в арабском одеянии и, конечно, сперва показался ему арабом: «Впервые взглянув ему прямо в глаза, я был ошеломлен. Это были голубовато-серые глаза, а лицо — красное, а не кофейного цвета, как у других арабов. Вместо угрюмой недоверчивости в этих глазах был смех. Когда он приблизился, я услышал мягкий, мелодичный голос, который казался девичьим в этом мрачном окружении: "Ваш капитан с вами?" Он говорил изысканно, на оксфордский лад. В полном изумлении я выронил сигарету. На мгновенье он положил мне руку на плечо. "Меня зовут Лоуренс, — сказал он. — Я прибыл, чтобы к вам присоединиться"». (1)
читать дальше
Цитаты по-английски, источники и примечания
Октябрь 1918. После въезда в Дамаск.
«Великолепен был Роллс, и великолепен «роллс-ройс»! Они оба в этой пустыне стоили сотен людей» ("Семь столпов мудрости" в переводе FleetinG_).
+2
читать дальше
Цитаты по-английски, источники и примечания
Октябрь 1918. После въезда в Дамаск.
«Великолепен был Роллс, и великолепен «роллс-ройс»! Они оба в этой пустыне стоили сотен людей» ("Семь столпов мудрости" в переводе FleetinG_).
+2
среда, 16 февраля 2011
Перевожу субтитры к "Опасному человеку, или Лоуренсу после Аравии" и все время узнаю цитаты: все, что показано в фильме, так или иначе опирается на источники, которые я читала — письма, дневники, воспоминания. А ведь когда я смотрела "Опасного человека" в первый раз, зная о Лоуренсе гораздо меньше, чем теперь, я думала, что этот фильм, наверное, еще более вольная фантазия о нем, чем "Лоуренс Аравийский". Конечно, трактовка источников может вызывать сомнения, но их вызывают любые суждения о Лоуренсе — не у одного человека, так у другого. А явных выдумок в сценарии все-таки нет.
Меня больше всего в этом фильме смущало предположение, что Лоуренс посвятил "Семь столпов мудрости" принцу Фейсалу. Тут я подробно писала о том, почему адресатом посвящения большинство писавших о Лоуренсе считали и считают Дахума (в том числе брат Лоуренса и авторизованный биограф Джереми Уилсон). Но версию сценаристов фильма нельзя назвать бессмысленной. Она возникла, видимо, в результате размышлений над ролью, сыгранной Лоуренсом в политике. Я процитирую отрывок из статьи Альберта Хурани, в котором кратко охарактеризована политическая деятельность Лоуренса во время войны и в первые годы после ее завершения: «Но что бы ни думали об участии Лоуренса в военных действиях, его политическая роль была действительна велика. Документы военного и послевоенного времени, которые теперь находятся в Государственном архиве, показывают, что значение Лоуренса было гораздо больше, чем кто-либо мог поверить. Его политическая линия была очень личной. У него была своя точка зрения на то, что должно происходить, и он старался внушить ее всем остальным. Он считал, что Сирией должна править династия Хашимитов, точнее, один определенный человек из династии Хашимитов — Фейсал (а не члены его семьи). По словам самого Лоуренса, его притязания простирались шире: за время войны у него родилась мечта — утвердить власть Фейсала в Сирии, а затем присоединить Хиджаз, Йемен и, наконец, Ирак.
Поразительную силу воли проявил он, пытаясь навязать свои идеи не только арабам, но и собственному правительству. Это поистине необыкновенная история о том, как один человек с исключительно сильной волей и сильной индивидуальностью попытался диктовать политику не только небольшим и разрозненным арабским вооруженным силам, но и одной из могущественнейших мировых держав. Он стремился к своей цели не только беззаветно, но в какой-то мере даже беззастенчиво — сочиняя фальшивые отчеты о происходящих событиях, не выполняя приказаний своего правительства, вводя в заблуждение арабов относительно британской политики и, как стало понятно, обманывая и само британское правительство. Он потерпел неудачу, но позже одним лишь напряжением воли cмог добиться частичной компенсации, полууспеха — создав хашимитские государства в Ираке и Трансиордании» (1).
читать дальше
Примечания, источники и некоторые цитаты по-английски
Меня больше всего в этом фильме смущало предположение, что Лоуренс посвятил "Семь столпов мудрости" принцу Фейсалу. Тут я подробно писала о том, почему адресатом посвящения большинство писавших о Лоуренсе считали и считают Дахума (в том числе брат Лоуренса и авторизованный биограф Джереми Уилсон). Но версию сценаристов фильма нельзя назвать бессмысленной. Она возникла, видимо, в результате размышлений над ролью, сыгранной Лоуренсом в политике. Я процитирую отрывок из статьи Альберта Хурани, в котором кратко охарактеризована политическая деятельность Лоуренса во время войны и в первые годы после ее завершения: «Но что бы ни думали об участии Лоуренса в военных действиях, его политическая роль была действительна велика. Документы военного и послевоенного времени, которые теперь находятся в Государственном архиве, показывают, что значение Лоуренса было гораздо больше, чем кто-либо мог поверить. Его политическая линия была очень личной. У него была своя точка зрения на то, что должно происходить, и он старался внушить ее всем остальным. Он считал, что Сирией должна править династия Хашимитов, точнее, один определенный человек из династии Хашимитов — Фейсал (а не члены его семьи). По словам самого Лоуренса, его притязания простирались шире: за время войны у него родилась мечта — утвердить власть Фейсала в Сирии, а затем присоединить Хиджаз, Йемен и, наконец, Ирак.
Поразительную силу воли проявил он, пытаясь навязать свои идеи не только арабам, но и собственному правительству. Это поистине необыкновенная история о том, как один человек с исключительно сильной волей и сильной индивидуальностью попытался диктовать политику не только небольшим и разрозненным арабским вооруженным силам, но и одной из могущественнейших мировых держав. Он стремился к своей цели не только беззаветно, но в какой-то мере даже беззастенчиво — сочиняя фальшивые отчеты о происходящих событиях, не выполняя приказаний своего правительства, вводя в заблуждение арабов относительно британской политики и, как стало понятно, обманывая и само британское правительство. Он потерпел неудачу, но позже одним лишь напряжением воли cмог добиться частичной компенсации, полууспеха — создав хашимитские государства в Ираке и Трансиордании» (1).
читать дальше
Примечания, источники и некоторые цитаты по-английски