В
одной из прошлых записей я цитировала отрывок из воспоминаний Алека Киркбрайда, в котором тот, ссылаясь на поведение Лоуренса в его присутствии, доказывает, что "вкусы у него [Лоуренса] были какие угодно, только не кровожадные". Доказывать это ему пришлось из-за возобновлявшихся время от времени разговоров о том, что Лоуренс то ли сам отличался склонностью к жестокости, то ли, по меньшей мере, поощрял зверства, которые совершали арабы.
Киркбрайд издал свои воспоминания в 1955, а в 1962 вышел фильм Дэвида Лина "Лоуренс Аравийский", в котором были эпизоды, демонстрирующие вспышки истерической жестокости Лоуренса. Cценарист фильма, известный драматург Роберт Болт, написал статью "Ключи к легенде о Лоуренсе", в которой обосновывал свою (и режиссера) точку зрения, называя среди черт, свойственных Лоуренсу, любовь к выдумкам, гомосексуальные склонности и садизм. Биограф Лоуренса, Лиддел Харт написал ему письмо, в котором отрицал наличие у Лоуренса гомосексуальности и садизма, согласившись, что "в вопросе его правдивости" Болт "ближе к истине".
Роберт Болт, помнящий о скандале, вызванном книгой Олдингтона, ответил осторожно: "Прежде чем я скажу еще что-нибудь — я надеюсь, вы не относите меня к той же категории, что и Олдингтона?" (1) В следующем письме он уверял Лиддел Харта, что считал своим долгом верить всему, что сам Лоуренс пишет о себе в "Семи столпах мудрости". Например, Лоуренс утверждает, что отдал однажды приказ "Пленных не брать", потому что он и сопровождавшие его бедуины пришли в ярость при виде трупов женщин и детей, убитых турками в деревне Тафас. В "Семи столпах мудрости" он пишет: «Я сказал: «Лучшие из вас принесут мне как можно больше турок мертвыми», - и мы обратились вслед за удаляющимся врагом, пристреливая по пути тех, кто отбился в дороге и умолял нас сжалиться. ... По моему приказу мы не брали пленных, единственный раз за всю нашу войну. ... В безумии, порожденном ужасами Тафаса, мы убивали, убивали, стреляя даже в головы упавшим и в животных, как будто их смерть и потоки крови могли утолить наши муки.
Только один отряд арабов, не слышавший наших вестей, взял пленными последние две сотни людей из центрального отряда. ...позади них человек на земле что-то истошно закричал арабам, и они, бледные, подвели меня к нему. Это был один из нас, с раздробленным бедром. Кровь хлынула, залив вокруг него всю землю, и он остался умирать; но даже тогда его не пощадили. В духе сегодняшнего дня, его мучили и дальше – плечо и вторую ногу ему пригвоздили штыками к земле, как у насекомого на булавках.
Он был в полном сознании. Когда мы спросили: «Хассан, кто это сделал?» - он поднял глаза на пленных, которые жались друг к другу, совершенно сломленные. Они ничего не сказали, прежде чем мы открыли огонь» (2). (Кстати, среди пленных, по словам Лоуренса, были не только турки, но и немецкие и австрийские пулеметчики.)
Роберт Болт, сославшись на этот эпизод, заключает: "Если я должен предполагать, что он [Лоуренс] лжет, там, где его утверждения мне не подходят, я не имею права считать его правдивым, когда его описание соответствует моей теории. Тогда все произведение попало бы под вопрос, обернулось бы зыбучими песками фантазии, а это точка зрения Олдингтона, а не моя"(1). Лиддел Харт показал ответ Болта Арнольду Лоуренсу, тот ответил, что его слегка тошнит от этого письма.
Арнольд Лоуренс, разумеется, не мог протестовать против мнения, что его брат писал в своей книге правду. Более того, он тогда еще даже не сомневался, что ТЭЛ в битве при Тафасе действительно отдал приказ не брать пленных. Но Арнольд Лоуренс иначе объяснял причины этого поступка. Он считал, что его брат тогда потерял контроль над собой, потому что разделил ярость арабов, а затем искренне страдал из-за этого. (3)Описание резни при Тафасе и правда не говорит о любви к жестокости, однако Болту, хоть он не стал бы об этом упоминать, явно были знакомы и свидетельства недоброжелателей Лоуренса, которых было много среди профессиональных военных. В другой раз я подробнее напишу о причинах такого отношения кадровых военных к Лоуренсу, сейчас остановлюсь лишь на тех обвинениях в жестокости, которые они ему предъявляли.
читать дальше
Генерал Рэнкин, командовавший 4-м полком австралийской легкой кавалерии, так описал свое столкновение с Лоуренсом в Дамаске: «Если Лоуренс и не был садистом, то по крайней мере не пытался контролировать первобытную жестокость того арабского отребья, которое пошло за ним, купленное золотом Министерства иностранных дел. Именно по этой причине я однажды угрожал пристрелить Лоуренса. Вскоре после того, как 4-й полк легкой кавалерии вошел в Дамаск (арабы впоследствии утверждали, что это были их войска), мой полк вызвали, чтобы помешать учиненным арабами Лоуренса грабежу и резне. Я послал сержанта-майора Робертсона установить пулемет Гочкиса на улице Джамала Паши, где происходили некоторые из самых худших инцидентов, отдав приказ застрелить каждого араба, который откажется уняться. Лоуренс, театрально разряженный в шелковые одеяния, в расшитом золотом головном уборе арабского шерифа, заносчиво выразил недовольство тем, что мои люди стреляют по его арабам. Я пригрозил застрелить его самого, если он не предпримет никаких попыток их контролировать. Когда я думаю о том, что войска шерифа Мекки натворили в Дамаске и других городах, я порой жалею, что не застрелил» (4).
Рэнкин решился в 1955 выступить в печати против Лоуренса, считавшегося национальным героем Великобритании, видимо, потому, что у него к неприязни, возникшей при личной встрече, добавилась и враждебность, вызванная распространившимся благодаря Лоуренсу представлением о том, что не австралийцы, а арабы первыми вступили в Дамаск. Для австралийцев это был в основном вопрос престижа, а Лоуренсу было важно обосновать права Фейсала на престол Cирии, обойдя Ибн Сауда и других претендентов.
В воспоминаниях генерала Бэрроу есть описание встречи с Лоуренсом в Дераа (незадолго до вступления в Дамаск), по общей оценке поведения арабов и Лоуренса похожее на то, что пишет Рэнкин.
«Турки, одни мертвые, другие умирающие, лежали по всей станции или сидели, прислонившись к домам. Те, кто был еще жив, смотрели на нас глазами, молящими о милосердии, которого им было бесполезно просить у арабов. ... Во всем этом не было ничего необычного на войне. Но одна возмутительная сцена, которая разыгрывалась как раз в тот момент, когда мы вошли, своей дикостью превосходила все известные нам случаи во время международных конфликтов за последние 120 лет. И в более ранние времена подобное, к счастью, случалось редко.
На станции стоял длинный санитарный поезд, полный больных и раненых турок. В кабине локомотива лежали мертвый машинист и смертельно раненый кочегар. Арабские солдаты ходили по поезду, срывая одежду со стонущих больных турок, не обращая внимания на зияющие раны и переломанные конечности, и перерезая горло своим жертвам. Жестокости, которые, как говорили, турки совершили по отношению к арабскому народу, давали основания для мести. Но это было зрелище, которое не могло оставить безучастным ни одного обычного цивилизованного человека. Я попросил Лоуренса убрать арабов. Он сказал, что не может, "потому что такое у них представление о войне". Я ответил: "У нас не такое представление о войне, и если вы их не уберете, это сделаю я". Он ответил: "Если вы попытаетесь это сделать, я не отвечаю за то, что произойдет". Я ответил: "Вот и хорошо. Я беру на себя всю ответственность" и сразу же отдал приказ нашим солдатам очистить станцию. Так и было сделано, и ничего плохого не случилось. Все арабы были изгнаны из поезда, и его пикетировали наши часовые» (5).
Я процитировала отрывок из воспоминаний Бэрроу, вышедших в 1942, но известно и его письмо, написанное после этого случая в 1918: «В поезде были раненые, с которых эти убийцы, занятые грабежом, сорвали всю до нитки одежду. Когда я вошел, они еще занимались своим омерзительным делом, сдирая одежду с раненых неописуемо жестоким образом. В течение всей войны я нигде, ни во Франции, ни в Палестине, не наблюдал зрелища таких страшных страданий и такой бесчувственной жестокости» (6).
Бэрроу вряд ли стал бы во всеуслышание плохо отзываться о Лоуренсе, любимце прессы и публики, но он был задет тем, как тот изобразил в "Семи столпах мудрости" его самого и Индийскую кавалерию, которой он командовал: «Я поспешил туда, где генерал Бэрроу инспектировал аванпосты на машине.
... Он был резок со мной; но я не склонен был его щадить, потому что он целые сутки промешкал на водопое у скудных колодцев Ремте, хотя карта показывала ему впереди озеро и реку в Мезерибе, на дороге, по которой бежал враг. Однако ему приказали отправляться в Дераа, туда он и собирался.
Он сказал, чтобы я ехал рядом; но его лошадям не понравился мой верблюд, и генеральский штаб жался к канаве, в то время как я спокойно ехал посреди дороги. Он сказал, что должен поставить в деревне часовых, чтобы держать население в порядке. Я мягко объяснил, что арабы поставили своего военного губернатора. У колодцев он сообщил, что его саперы должны осмотреть насосы. Я ответил, что с радостью приму их помощь. Мы разожгли топки и через час надеемся напоить его лошадей.
Он фыркнул, что мы здесь устроились как дома; на его попечении остается только станция. Я указал, что паровоз движется к Мезерибу (где наш маленький шейх не дал туркам взорвать мост Телль эль Шехаб, который был теперь во владении арабов), и попросил, чтобы его часовым дали инструкции не вмешиваться в работу нашей железной дороги.
У него не было приказов относительно статуса арабов. Эту службу сослужил нам Клейтон, считавший, что мы достойны того, чего сумеем добиться: и вот Бэрроу, который пришел, считая их завоеванным народом, хоть и был ошеломлен моим спокойным заверением, что он мой гость, не мог ничего поделать и должен был примириться с этим. Моя голова в эти минуты работала изо всех сил, чтобы ради нашей общей пользы предупредить те роковые первые шаги, которыми британцы, лишенные воображения, действуя из самых лучших побуждений, обычно лишали уступчивых местных жителей дисциплины, порождаемой ответственностью, и создавали ситуацию, исправление которой требовало нескольких лет волнений, попеременных реформ и бунтов.
Я изучил Бэрроу и был к нему готов. За несколько лет до того он опубликовал свой символ веры в Страх как главное побуждение человека к действиям на войне и в мирное время. Я же теперь считал страх низким и переоцененным мотивом, это средство не могло удерживать свое действие, хоть и возбуждающее, но ядовитое, и каждая его инъекция поглощала все больше от той системы, к которой применялась. Я не собирался вступать в союз с его педантичным убеждением, что людей стоит только запугать, и они поднимутся до небес; лучше было бы нам с Бэрроу разойтись сразу же. Мой инстинкт сразу бы это спровоцировал. Поэтому я был колючим и высокомерным.
Бэрроу сдался, попросив меня найти ему фураж и провиант. И действительно, скоро дела пошли на лад. На площади я показал ему на шелковое знамя Насира, вывешенное на балконе обугленного здания правительства, охраняемое внизу зевающими часовыми. Бэрроу вытянулся и резко отдал честь; одобрительная дрожь прошла по рядам арабских офицеров и солдат.
Вернувшись, мы постарались держать наше самоутверждение в границах политической необходимости. Всем арабам мы внушили, что эти индийские войска – наши гости, и им следует позволять, если не помогать, делать все, что они пожелают. Эта доктрина привела нас к неожиданным последствиям. Из деревни исчезли все цыплята, а три конных ординарца утащили знамя Насира, прельстившись серебряными гвоздями и острием на изящном древке. Вот так проявилось различие между английским генералом, который салютует знамени, и индийским солдатом, который его ворует: что лишний раз поощряло расовую неприязнь арабов к индийцам» (2).
Лоуренс, не оскорбляя Бэрроу напрямую (и даже одобрительно противопоставив его солдатам-индийцам), рисует его не очень сообразительным и полным предрассудков человеком, причем даже не упоминает о споре с ним из-за резни в санитарном поезде.
Бэрроу пишет в воспоминаниях: "Я разговаривал с Алленби в кабинете его дома в Лондоне. Он постучал пальцем по корешку "Семи столпов мудрости" в книжном шкафу и сказал: "Лоуренс нападает на тебя в своей книге, Джордж". Я ответил в том смысле, что не обращаю на это внимания, а он сказал: "Да, это было бы бесполезно. Кроме того, мы же знаем Лоуренса. Воображает себя черт знает каким первоклассным военным и любит покрасоваться на глазах у толпы" (7). (Уэйвелл, в биографии Алленби, вышедшей в 1944, сообщает, что Алленби "всегда подозревал, что Лоуренс в значительной степени шарлатан" (8); также известны слова Алленби о том, что многие его офицеры делали то же, что и Лоуренс, а некоторые справлялись с этим лучше него (9).)
Бэрроу пишет, что некоторые обвинения Лоуренса, например, что он, Бэрроу, якобы "пришел, считая арабов завоеванным народом", "явно слишком абсурдны, чтобы требовать опровержения", и добавляет: "Я могу лишь прийти к заключению, перефразируя известное замечание Дизраэли, что порой он [Лоуренс] бывал опьянен изобилием своего собственного воображения" (5). Он также опровергает обвинение в том, что якобы напрасно терял время, устроив водопой для лошадей. Джереми Уилсон не упоминает об этих упреках Лоуренса по адресу Бэрроу, видимо, потому, что признает их необоснованность, но пишет — возможно, чтобы оправдать Лоуренса в глазах читателя, который мог узнать об этом случае из другого источника — что Лоуренс был в то время крайне истощен, потому что последние четыре дня перед этим мало спал (о чем писал сам Лоуренс) (10).
Доктор Мэк цитирует друга Лоуренса, Хьюберта Янга, присутствовавшего при этом разговоре: "Лоуренс повел себя по отношению к нему [Бэрроу] так, как мне говорили, он обычно вел себя со всеми британскими генералами. Это было мальчишеское нахальство, смешанное со стремлением показать, что он знает все на свете и пользуется доверием Алленби. Бэрроу нашел это крайне утомительным" (11).
Любопытно сопоставить обвинение Бэрроу в медлительности, брошенное Лоуренсом, с описанием того, как Лоуренс перед этим изо всех сил спешил, чтобы попасть в Дераа раньше кавалеристов Бэрроу, чтобы повесить там знамя Хиджаза и тем самым утвердить первенство арабов. Киркбрайд вспоминает, что Лоуренс попросил отправиться с ним в Дераа, из которого уже ушли турки, причем "с самого начала ускорил темп". Киркбрайд пишет: "Мне не понадобилось спрашивать, зачем он это делает, так как он заметил: "Мы должны успеть туда раньше конницы!" Я слишком устал, чтобы чувствовать желание спешить куда бы то ни было, особенно если единственной причиной спешки было желание опередить наши же войска" (12). Кстати, теоретически Лоуренс подчинялся Бэрроу, но без его разрешения позднее выехал из Дераа в Дамаск — тоже очень спеша, чтобы успеть воспользоваться ситуацией для утверждения первенства арабов (австралийцы прошли через Дамаск, преследуя турок, около 6 утра, арабы вошли в 7.30, Лоуренс приехал в 9) (13).
Киркбрайд с Лоуренсом попали в Дераа, проехав Тафас. Киркбрайд не видел, чтобы Лоуренс отдавал приказ "Пленных не брать", хотя и не может подтвердить, что этого точно не было. Однако он пишет: "Полная бессмыслица - описывать его [Лоуренса] имеющим садистские склонности или любящим убивать. (Это не всегда одно и то же.) ... Т.Э.Л. испытывал ужас перед кровопролитием, и именно поэтому он был склонен нагромождать страдания в эпизодах "Семи столпов мудрости", описывающих смерть и раны, а не потому, что любил смотреть на страдания других"(14).
Мэк приводит мнение арабского солдата Сабхи аль-Умари, присутствовавшего тогда в Тафасе. Тот подтверждает, что зверства были, но думает, что Лоуренс услышал о них от кого-то, поскольку самого его там не было (15). Хьюберт Янг не присутствовал в Тафасе, но слышал о том, что там произошло: «Али Джаудат сказал мне, что он и Лоуренс напрасно пытались спасти группу пленных от расправы бедуинов, чья затаившаяся жестокость проснулась при виде зарезанных женщин и детей» (15).
Ф. Дж. Пик прибыл в Тафас вскоре после Лоуренса. Он вспоминал: "Когда я прибыл в Тафас, я увидел бедуинов Т.Э.Л. полностью потерявших контроль над собой. Придя в ярость из-за мертвых мужчин, женщин и детей, лежащих в деревне и вокруг нее (что я видел сам), они метались, громко перекрикиваясь и разыскивая еще оставшихся в живых турок. Лоуренс прибежал ко мне и велел навести порядок так быстро, как только можно. Я смог этого добиться велев сотне моих солдат спешиться и идти маршем на деревню, выставив штыки. Одного вида этого дисциплинированного отряда солдат оказалось достаточно. ... Я получил приказ от Лоуренса собрать и охранять всех турок, когда они прибудут с поля битвы в Палестине. Поскольку их количество возросло, мне пришлось направить часть турецких военнопленных помогать моим солдатам-египтянам. Этого, думаю, достаточно, чтобы подтвердить, что никакого приказа "пленных не брать" не было" (16).
Пик написал об этом в связи с показом резни в Тафасе в "Лоуренсе Аравийском". Арнольд Лоуренс, прочитав его письмо, написал: "ТЭЛ ясно дал мне понять, что велел расстрелять 200 пленных, убивших Хассана". Подумав, он добавил: "Теперь мне интересно, сделал ли он даже это" (видимо, решил, что брат мог просто пытаться произвести на него впечатление") (3). Пик считал, что Лоуренс написал о приказе ("Пленных не брать!"), которого не отдавал, и в описании резни писал "мы", потому что хотел взять на себя ответственность за убийства, совершенные арабами. Он пишет:"Когда у Лоуренса была власть контролировать арабов, он ее успешно применял. До моего прибытия он мог только пытаться убедить шейхов остановить их людей, убивающих турок, но их ярость была так велика, что они не хотели его слушать. ... Жаль, что фильм, показывающий Лоуренса Аравийского, оставляет впечатление, что он был бесчувственным человеком или даже наслаждался, глядя на такие ужасные сцены. Было бы не менее интересно и куда более правдиво, если бы показали, как он сбивался с ног, пытаясь убедить шейхов отозвать своих людей"(14).
Доктор Мэк считает, что, несмотря на свидетельства Пика и Киркбрайда, Лоуренс, который в остальное время пытался спасти пленных, мог потерять контроль над собой после смерти Хассана, идентифицируя себя с арабами, и, хотя и не убивал сам, мог позволить убивать. Для меня этот вывод Мэка оказался совершенно неожиданным после того, что он цитировал до этого, особенно после свидетельства Пика. То, что пишет Пик об отсутствии у Лоуренса власти над бедуинами, подтверждается другими свидетельствами. Ярдли об этом пишет: "Много книг (включая и написанную Лоуренсом) создают впечатление, что Лоуренс сам стал военачальником у бедуинов. Cулейман Муса обратил внимание на то, что кем-то, кроме британских солдат и собственных телохранителей, Лоуренс командовал редко, если вообще когда-нибудь командовал. Он был советником, и очень важным, но все те основные военные операции против турок, в которых он принимал участие и которые осуществлялись войсками шерифа Мекки и бедуинами, всегда возглавлялись определенными арабскими военачальниками, отвечающими за эти операции по меньшей мере номинально. Это в особенности относится к операции в Акабе. Лоуренс претендовал на то, что непосредственно ею руководил, но он этого не делал, какое бы впечатление ни оставляли "Семь столпов", вторящие им биографии и фильм "Лоуренс Аравийский"(17).
Сам Мэк приводит отзывы шейхов о Лоуренсе: "Лоуренс был вроде слуги нашего господина Фейсала. Он обычно учил нас всяким планам, но войну вели отважные бедуины"; "Он был не вождем, а проводником (dalil); "Он был слугой ашрафа (шерифов)" (18). Лоуренс мог повлиять на многое, но не отдавая приказы, а убеждая Фейсала, Алленби и других (это хорошо выразил Ярдли, написав, что для достижения какой-то цели, "Лоуренс должен был сделать все, что может (что на деле означало — он должен был уговорить Фейсала) (19)". Генералы Рэнкин и Бэрроу подумали, что Лоуренс жесток, поскольку не сомневались, что он мог бы унять арабов, если бы захотел. То, что он этого не может, им и в голову не приходило. Видя офицера-англичанина рядом с "туземцами" они, видимо, автоматически заключали, что он ими командует — а что еще он может среди них делать, не роняя достоинства белого человека? Тем более, что с ними, с высокопоставленными британскими военными, Лоуренс держался самоуверенно и высокомерно. И он, очевидно, не желал при них показывать, что арабы могут его не послушаться. Поклонникам Лоуренса тоже гораздо легче было допустить мысль о том, что он велел перебить пленных, чем о том, что он хотел их спасти, но не смог, потому что шейхи его не послушались. Есть и еще одно важное обстоятельство: те, кто, как Мэк, верит в то, что Лоуренс за 10 месяцев до Тафаса был изнасилован турками в Дераа, считают резню в Тафасе проявлением душевной травмы, вызванной этим событием. Мэк так об этом и пишет (20).
Джереми Уилсон почти никогда не подвергает сомнению слова Лоуренса, поэтому, когда доходит до рассказа о Тафасе, просто повторяет рассказанное в "Семи столпах мудрости". (Он вообще цитирует "Семь столпов" как совершенно достоверный источник информации, хотя есть одно исключение: эпизод с изнасилованием и поркой в Дераа Уилсон описывает не по книге, а по письму Лоуренса Стирлингу, то есть турецкий генерал у него знает, кто такой Лоуренс.) О письме Пика, противоречащем описанию в "Семи столпах", Уилсон не упоминает. А о санитарном поезде Уилсон рассказывает, опираясь на слова Бэрроу, но не цитируя нелестный отзыв последнего о Лоуренсе. Но в "Семи столпах мудрости" ничего не говорилось ни о каком санитарном поезде. Почему же Уилсон отступает от своего главного принципа и просто не повторяет рассказ Лоуренса, как в случае с Тафасом? Видимо, Уилсон не смог проигнорировать слова Бэрроу, потому что их цитировал Олдингтон и они стали широко известны.
Олдингтон в письме к другу пишет, что Бэрроу, остановив насилие, якобы вызвал большой гнев и недовольство Лоуренса, который "садистски наслаждался ужасами" (21). Тут Олдингтон, по-моему, несправедлив (хотя Лоуренса тянуло к ужасному, но нет свидетельств, что он наслаждался чьими-то страданиями, кроме своих собственных). А ведь в другом случае — когда Лоуренс рассказывает, что застрелил Хамеда, — даже Олдингтон пишет: "Я надеюсь и считаю, что он выдумал эту жестокую расправу" (22).
Этот эпизод вызвал сомнения и у Ярдли (23). Эпизод с Хамедом, как о том написано в "Семи столпах", произошел во время пути к лагерю Абдуллы (брата Фейсала). Лоуренс был болен дизентерией, чувствовал себя очень плохо. Во время привала поссорились два сопровождавших его араба из разных племен, и один из них убил другого. Чтобы предотвратить дальнейшие распри между племенами, Лоуренс вызвался сам застрелить убийцу. Лоуренс пишет: "Я встал на входе и дал ему некоторое время отсрочки, которое он провел, плача на земле. Потом я заставил его подняться и выстрелил ему сквозь грудь. Он с криком упал на траву, кровь била струей через его одежду, и он извивался, пока не подкатился туда, где был я. Я выстрелил снова, но трясся так, что только сломал ему запястье. Он продолжал звать, но тише, теперь лежа на спине ногами ко мне, и я наклонился и застрелил его в последний раз в шею под челюстью. Его тело некоторое время сотрясалось, и я позвал аджейлей, которые похоронили его там, где он был, в лощине". Ярдли считает, что такой опытный стрелок, как Лоуренс (он упражнялся в стрельбе с юности) не стал бы, если бы хотел убить без лишних мучений, делать первый выстрел в грудь, что глупо и жестоко, а стрелял бы в голову или в шею под челюсть. Но Ярдли не делает из этого вывода, что Лоуренс нарочно хотел заставить Хамеда помучиться. Он просто не верит в то, что весь этот случай действительно произошел, тем более что существует подробный отчет о поездке, во время которой все это предположительно случилось, и в нем не упоминается ни о каких конфликтах. Хотя понятно, что мрачный эпизод могли и не записать, сделать вид, что ничего не произошло, но почти все случаи, о которых известно только со слов Лоуренса, многим исследователям кажутся подозрительными.
Источники и некоторые цитаты по-английски
1) Richard Aldington and Lawrence of Arabia: a cautionary tale by Fred D. Crawford, SIU Press, 1998, p.154
2) "Семь столпов мудрости" в переводе FleetinG_
3) A prince of our disorder: the life of T. E. Lawrence by John E. Mack, Harvard University Press, 1998, p. 238
4) If Lawrence was not a sadist, at least he made no attempt to control the primitive savagery of the Arab rabble at his heels, bought by Foreign Office gold. On one occasion I threatened to shoot Lawrence for this very reason. Shortly after the entry into Damascus by the 4th Light Horse Regiment (the Arabs afterwards claimed it as theirs) my regiment was called out to prevent the looting and slaughter in which Lawrence's Arabs were indulging. I had my Sgt-Major Robertson set up a Hotchkiss machine-gun covering Jemal Pasha Avenue, where some of the worst incidents were happening, with orders to shoot any Arabs who refused to desist. Lawrence, theatrically garbed in the silken garments and gold-threaded headdress of an Arab Shareef, haughtily complained that my troops shooting his Arabs. I threatened to shoot him if he didn't attempt to control them. When I think of what the Shareefians did in Damascus and other towns I am sometimes sorry I did not shoot.(London magazine, Vol 2, Chatto & Windus, 1955, р. 78)
5) The fire of life by Sir George de Symons Barrow, Hutchinson & Co. Ltd., 1942, р. 211 (Отрывок цитируется в издании Allenby's military medicine: life and death in World War I Palestine by Eran Dolev, I.B.Tauris, 2007, р. 195 )
6) 
British Pan-Arab policy, 1915-1922: a critical appraisal by Isaiah Friedman, 2010, р. 83
7) I was talking with Allenby in his study in his London house. He tapped The Seven Pillars of Wisdom in his bookshelf and said : ' Lawrence goes for you in his book, George. ' I replied to the effect that I was not taking any notice of it, and he said, 'No, that would be a mug's game. Besides, we know Lawrence. He thinks himself a hell of a soldier, and loves posturing in the limelight'. (The fire of life by Sir George de Symons Barrow, Hutchinson & Co. Ltd., 1942, р. 215)
8) Allenby never quite solved it, but always suspected a strong streak of the charlatan in Lawrence (Allenby, a study in greatness: the biography of Field-Marshal Viscount Allenby of Megiddo and Felixstowe, G.C.B., G.C.M.G. by Archibald Percival Wavell Wavell, 1944, р. 193)
9) I had several officers who would have done as well and some who would have done better (The Golden Warrior: The Life and Legend of Lawrence of Arabia by Lawrence James, 2008, p. 442); I had a dozen chaps who have done the job better (Ibid, p.224).
10) Lawrence of Arabia: The Authorized Biography of T.E. Lawrence by Jeremy Wilson, 1990, p. 559
11) A prince of our disorder: the life of T. E. Lawrence by John E. Mack - Harvard University Press, 1998, р. 165
12) 'Lawrence forced the pace from the start and he made it unnecessary for me to ask why he was doing so by remarking, "We must get there before the cavalry!" I was too tired to feel like hurrying anywhere, especially when the only reason for our haste was to forestall our own side (Цитируется в Touch of Genius by Malcolm Brown, Julia Cave, 1988, р. 130)
13) T.E. Lawrence: biography of a broken hero by Harold Orlans, 2002, p. 38
14) A prince of our disorder: the life of T. E. Lawrence by John E. Mack - Harvard University Press, 1998, р. 239
15) A prince of our disorder: the life of T. E. Lawrence by John E. Mack - Harvard University Press, 1998, р. 237
16) A prince of our disorder: the life of T. E. Lawrence by John E. Mack - Harvard University Press, 1998, р. 237-238
17)T.E. Lawrence: a biography by Michael Yardley - 2000, p. 101
18) A prince of our disorder: the life of T. E. Lawrence by John E. Mack - Harvard University Press, 1998, р.180
19) Lawrence was to do his best (which meant, in practice, that he was to persuade Feisal) (T.E. Lawrence: a biography by Michael Yardley - 2000, p. 95)
20) A prince of our disorder: the life of T. E. Lawrence by John E. Mack - Harvard University Press, 1998, р.
21) Richard Aldington: An Autobiography in Letters by Norman T. Gates, Penn State Press, 2008, 317
22) Richard Aldington and Lawrence of Arabia: a cautionary tale by Fred D. Crawford, SIU Press, 1998, p. 10
23) )T.E. Lawrence: a biography by Michael Yardley - 2000, pp. 95-96
В фильме Дэвида Лина садистские наклонности Лоуренса преувеличены (мне он, вообще, больше мазохистом кажется ) Так, ведь фильм - художественное произведение, в котором не так важна историческая достоверность, как - соответствие замыслу автора. Что до настоящего, не киношного Лоуренса...Возможно, он не обладал такой властью, чтобы прекратить кровопролития. Плохо себе представляю, кто бы мог остановить арабов, собравшихся мстить...Разве, Аллах! Или - Ауда какой-нибудь )
в котором не так важна историческая достоверность, как - соответствие замыслу автора Фильм, в котором выведен реально существовавший человек, может быть интересен, несмотря на несоответствие фактам, но нам ведь все равно будет интересно, соответствует ли он фактам или нет. Чем лучше мы знаем чью-то биографию, тем больше несоответствий замечаем. А тот, кто не знает, тот решит, что и в жизни все так и было, и будет судить о реальном человеке по фильму о нем.
Плохо себе представляю, кто бы мог остановить арабов, собравшихся мстить. Тот, кого они слушаются. Лидер. Вождь.
В фильме даже я вижу несоответствия, но всё равно люблю это кино. А упомянув Ауду, я и имела в виду лидера. Наверно, своих племенных вождей арабы слушались)
"Если я должен предполагать, что он [Лоуренс] лжет, там, где его утверждения мне не подходят, я не имею права считать его правдивым, когда его описание соответствует моей теории. Тогда все произведение попало бы под вопрос, обернулось бы зыбучими песками фантазии, а это точка зрения Олдингтона, а не моя". Лиддел Харт показал ответ Болта Арнольду Лоуренсу, тот ответил, что его слегка тошнит от этого письма.
Amethyst deceiver Опыт Олдингтона убедил некоторых оппонентов официальной позиции по Лоуренсу, что надо иногда хитрить.
Видя офицера-англичанина рядом с "туземцами" они, видимо, автоматически заключали, что он ими командует — а что еще он может среди них делать, не роняя достоинства белого человека?
Вот очень точное замечание. И все, что относится к "командованию", тоже. Вплоть до фразы:"Если вы попытаетесь это сделать, я не отвечаю за то, что произойдет".
Письмо Бэрроу, конечно, сильное и страшное свидетельство. Тем более на фоне высказываний Лоуренса насчет арабских методов ведения войны, в корне отличных от турецких (включая неуместность, на его взгляд, обороны того госпиталя в Дамаске от арабов). Мне кажется, в этом сдирании одежды с врага больше суеверия, чем прагматической пользы (окровавленная одежда раненых - не бог весть какой трофей) - еще одна иллюстрация, что суеверие делает с людьми...
нет свидетельств, что он наслаждался чьими-то страданиями, кроме своих собственных
И это, мне кажется, верно. Почти с обратной пропорциональностью (чем больше хочется страдать самому, тем больше усилий, чтобы уберечь от этого других... включая вмешательство в дела ВВС).
Хотя вот я мирный человек, но от того, что там было в Тафасе (а вроде говорят, что было), и у меня бы поехала крыша. Тем более на фоне отступления той армии...
Я не говорю, что мне нравится это предложение. Мне и оно не нравится, и бомбы, и вообще война. Я хочу только сказать, что он это не для своего удовольствия предлагал, а как политик. А я не об этом писала - не о его политической позиции относительно колоний и т.п. - а только о том, что происходило у него на глазах.
Не знаю, в чем именно вы со мной не согласны, но я и правда думаю, что этот вопрос про бомбы и удушающий газ не связан прямо с темой этого поста. Дело не в том, что я умалчиваю о чем-то (тем более, как видите, эта статья не тайна за семью печатями, а есть даже в сети), а просто — нельзя же обо всем сразу написать?))
Our government is worse than the old Turkish system. They kept fourteen thousand local conscripts embodied, and killed a yearly average of two hundred Arabs in maintaining peace. We keep ninety thousand men, with aeroplanes, armoured cars, gunboats, and armoured trains. We have killed about ten thousand Arabs in this rising this summer. We cannot hope to maintain such an average: it is a poor country, sparsely peopled; but Abd el Hamid would applaud his masters, if he saw us working.
Мол,пробиваемся с войсками, бомбим из пулеметов, с самолетов, с кораблей - как еще газ пустить не додумались?
www.google.com/search?tbm=bks&tbo=1&hl=ru&q=Bom...
Не все книги оказались доступны. Я нашел в другом месте и скачал With Lawrence in Arabia Lowell Thomas, там это цитируется вовсе не как иронические или издевательские вещи, а это написано в- 1924.
Ханна Арендт, умнейшая женщина, цитирует эти строки как серьезные.
books.google.com/books?id=AmFXYo7sH50C&pg=PA26&...
И она не враг Лоуренса! Про нее пишут, что она им восхищалась. Тут она, наверное, понимала, что он рассуждал как политик и человек своего времени. Вот тут пишут, почему она его не осуждала.
books.google.com/books?id=TaT34sRldm8C&pg=PA65&...
А еще очень интересное письмо я нашел случайно, оно в одной книге цитировалось рядом с этим. Книга потом перестала открываться, но я его нашел среди писем
telawrence.net/telawrencenet/letters/1930/30062...
Arab reactions to air bombing? I think they feel our own intense irritation and vain rage at an attack to which there can be no response. There is something cold, chilling, impersonally fateful, about air bombing. It is not punishment, but a misfortune from heaven striking the community.
The R.A.F. recognises this, and bombs only after 24 hours notice given. So the damage falls only on immovables.
It is of course infinitely more merciful than police or military action, as hardly anyone is ever killed - and the killed are as likely to be negligible women and children, as the really important men. Only this is too oriental a mood for us to feel very clearly. An Arab would rather offer up his wife than himself, to expiate a civil offence!
Тут он оправдывает бомбежки. Про газ не пишет, очевидно потому что тут у него другая политическая цель - оправдать английское правительство и его методы.
В 1920 он писал, что бомбить неэффективно, мужчины уходят от наказания, гибнут только женщины и дети, нужны другие методы. А в 1930 он писал, что никто почти не погибал, и бомбить было милосерднее, чем другие пути усмирения. Но хорошо же он однако пишет про арабов! Что погибали не принимаемые во внимание женщины и дети, а арабам это все равно.
Он и там и там пишет, что бомбежки не очень пугают арабов. Разница между двадцатым и тридцатым годом только в том, что во время войны ему надо было, чтобы больше пугались (и перестали воевать), он предлагал газ, а десять лет спустя надо оправдать британскую агрессию, он не вспоминает про газ, а бомбежки, он пишет, были пустяковые - и предупреждали заранее, и гибли только negligible women and children, а араб would rather offer up his wife than himself, to expiate a civil offence! И вообще арабы это принимали просто как misfortune from heaven.
Генерал Чарлтон, служивший в RAF, человек, которым я восхищаюсь, хотя про него не снимали фильмов, ушел со своего поста в знак протеста, увидев в госпитале женщин и детей, жертв бомбардировок. It was at this time that the RAF employed the bombing of Iraqi villages with the intent of pacifying tribal opposition. Charlton opposed this policy and he went on to openly criticize such bombing action. Within a year of his arrival, Charlton resigned from his post in Iraq. His opposition to the bombing policy is said to have started with a visit to the local hospital in Diwaniya, where he witnessed horribly mangled civilians, including women and children, who were among the victims of a British air raid.
Потом он продолжал службу в другом месте.
en.wikipedia.org/wiki/Lionel_Charlton
По-моему, газ тогда рассматривали как менее жестокое средство. Черчилль в это время предлагал эту идею, хотел чтобы «the Royal Air Force experts to proceed with experimental work on gas bombs» это из официальной биографии Черчилля, цитирую по Десмонду Стюарту).Черчилль писал об этом Тренчарду, главе ВВС, что особенно подойдет «mustard gas», который «would inflict punishment upon recalcitrant natives without inflicting grave injury upon them».
Вообще, мне кажется, это не Черчилль подхватил эту мысль Лоуренса (как было в статье, на которую вы ссылались), а Лоуренс взял это у Черчилля, он же его поддерживал. Вообще эти письма, как пишет официальный биограф Лоуренса, Джереми Уилсон, были направлены на то, чтобы убедить Ллойд Джорджа передать власть над этой территорией от Foreign Office и India Office в руки нового органа - Middle East Department (Лоуренс писал единомышленнику: "It happens to be — politically — the right moment for pressure towards a new Middle East Department" и т.д.)
Лоуренс в это время еще не завершил того, что хотел. Позднее с помощью Черчилля он исполнил свое обещание Файсалу — сделал его королем. После этого отошел от политики.
Но потом Лоуренс изменил мнение (я частично кратко пересказываю, т.к. печатаю по книге, утомляет). В мае 1923 он говорил Colonel Wavell that air-power was useless against guerrillas and that "Bombing tribes was ineffective' Автор, кстати, думает, что это было то, что хотел услышать Wavell, a soldier, да и Лоуренс тогда остыл к ВВС, т.к. его оттуда удалили (т.к. открылась его анонимность и газеты стали писать, что "полковник Лоуренс служит рядовым"), но он снова стал говорить прежнее, когда вернулся в ВВС и в Индии, в Мирамшахе, увидел air control в действии. Others, including some RAF officers, were less sanguine about methods which did in fact kill many tribesmen and their families. Не знаю, знал ли об этом Лоуренс (в письмах Бернарду Шоу и его жене (пацифистам), он писал, что air control это 'doves' which kept the peace и что «Destroying those few poor villages hurt no one»).
Я думаю, в книге об этом не так уж и много, хотя есть короткое послесловие, посвященное этому вопросу. Все же Лоуренс совсем не так сильно интересовался политикой, за исключением нескольких лет, когда ей занимался, да и то интересовался непосредственно тем, чем занимался.
Спасибо за ответ.
Иль отравил твой мозг несчастный
Грядущих войн ужасный вид:
Ночной летун, во мгле ненастной
Земле несущий динамит?
www.litera.ru/stixiya/authors/blok/letun-otpusc...
Значит, могли люди понять и испугаться?