или Перевод как воля и представление»
     «У Лоуренса Аравийского, в начале его книги воспоминаний “Семь столпов мудрости” есть следующий пассаж:
     Some of the evil of my tale may have been inherent in our circumstances. For years we lived anyhow with one another in the naked desert, under indifferent heaven. By day the hot sun fermented us; we were dizzied by the beating wind. At night we were stained by dew, and shamed into pettiness by the innumerable silence of stars. We were a self-centered army without parade or gesture, devoted to freedom, the second of man’s creed, a purpose so ravenous that it devoured all our strength, a hope so transcendent that our earlier ambitions faded in its glare.
Тот фрагмент, который я только что привел здесь, был переведен мной несколько лет назад - и тогда мы долго спорили с редактором: он утверждал, что я “завысил” слог, что мы имеем дело с “военными воспоминаниями”, наполненными сухой фактурой. Но слог был избран мной интуитивно, я просто отталкивался от текста. Библейскую параллель я нашел намного позже - и случайно.
(«Иностранная литература» 2010, №12)

@темы: творчество ТЭЛ

     В жизни выдающегося актера Алека Гиннесса были три роли, так или иначе связанные с личностью Т.Э.Лоуренса. В 1939 году в пьесе Одена и Ишервуда "Восхождение на Ф-6" он сыграл Майкла Рэнсома, героя, созданного авторами под впечатлением легенды о Лоуренсе. Гиннесс этого не знал, но согласился играть, потому что Рэнсом напомнил ему Лоуренса, перед которым он в то время преклонялся, как и перед другими "первопроходцами, вождями, героями"(1). В 1960 он сыграл Лоуренса в пьесе Теренса Раттигана "Росс", а в 1962 — принца Фейсала в "Лоуренсе Аравийском" Дэвида Лина.
     Джин Д.Филлипс в биографии Лина пишет о Гиннессе: «Чем больше он узнавал о Лоуренсе, тем меньше был им очарован. Как и Лин, Гиннесс подростком боготворил Лоуренса. "Я постоянно обматывал полотенце вокруг головы, повязывал вокруг него галстук и изображал Лоуренса Аравийского" — вспоминал Гиннесс. Но когда он, прежде, чем сыграть в "Россе", расспросил друзей Лоуренса о том, какой тот был, образ перед ним предстал достаточно неоднозначный» (2). Сидни Кокерелл, директор музея Фицуильяма в Кембридже, сказал Гиннессу о Лоуренсе: «Знаете, он был ужасный выдумщик! ... "Почему ты столько врешь?" — спросил я его однажды. "Потому что мое вранье интереснее правды" — ответил он» (3). Художница Дороти Хоксли, подруга Кокерелла, рассказала Гиннессу, как впервые увидела Лоуренса. Однажды у Кокерелла она застала невысокого человека, одетого в форму летчика. Тот смотрел в окно, так что она видела его со спины. Гиннесс цитирует воспоминания Дороти и Кокерелла: «Мне стало интересно, зачем Сидни понадобилось разговаривать с настолько непримечательным человечком. Затем, словно прочитав мои мысли, человечек повернулся и устремил на меня пристальный и твердый взгляд. Я оцепенела; никогда прежде я не сталкивалась с такой силой личности. Конечно, я не знала, кто это, пока он не представился. У меня от него скорее мурашки по коже бегали, а вот Сидни его любил. Правда же, Сидни?"— "Кого любил?" — "Лоуренса Аравийского". — "Ммм... Возможно. Но он был такой ужасный выдумщик"» (4).
читать дальше
Источники (и некоторые цитаты по-английски)
Две фотографии.
В этой записи я цитирую не только лестные отзывы о Лоуренсе, потому что мне кажется, нельзя ограничиваться только ими, рассказывая об этом противоречивом человеке, тем более, что это отзывы не только разоблачителей, но и тех, кто просто пытался лучше его понять, и тех, кто с ним общался, а порой даже отзывы его друзей. Отзывы, в которых упоминаются не только достоинства, но и недостатки человека, — часть общей картины; если их много, нельзя делать вид, что их нет.

@темы: кино, окружение ТЭЛ, masochism and sexuality, театр, Лин, Дераа, литература, Питер О`Тул, творчество ТЭЛ, отзывы о ТЭЛ, внешность ТЭЛ, черты характера ТЭЛ

       В биографии Бернарда Шоу, написанной Хескетом Пирсоном, приводятся слова Шоу о том, что Лоуренс "не разделял специфически "взрослого" интереса к политике и религии" (1) — и это было для Шоу главным признаком того, что тот так и не повзрослел. На первый взгляд, кажется странным, когда такое говорят о человеке, оказавшем заметное, хотя и непродолжительное, влияние на британскую внешнюю политику (значительность политической роли Лоуренса, в отличие от его военных достижений, почти не подвергается сомнению современными исследователями, что, разумеется, не всегда подразумевает положительной оценки). Может быть, Шоу преувеличивает и Лоуренс казался ему аполитичным просто потому, что не хотел с ним обсуждать политические вопросы? Шоу писал: «Хотя люди разных политических убеждений заинтересованно расспрашивали меня о русской революции, т.к. я недавно посетил Россию, Лоуренс ни разу не упомянул ее в разговоре со мной. Он никак не показывал, что осведомлен о существовании Ленина, Сталина или Муссолини... или Гитлера» (2). Возможно, Лоуренс, который очень дорожил дружбой с Шоу, опасался спровоцировать ссору, не согласившись с его левыми взглядами?
       А какими были взгляды самого Лоуренса? Джордж Оруэлл, лично с ним не знакомый, назвал его "возможно, последним правым [британским] интеллектуалом" (3), но те, кто хорошо знал Лоуренса, так о нем не думали. Как предполагает Орланс в книге "Т.Э.Лоуренс. Биография расколотого героя", Оруэлл всего лишь подразумевал, что Лоуренс на войне и после нее служил «империи, Черчиллю и Военно-воздушным силам, в то время, как многие британские интеллектуалы были коммунистами, социалистами, пацифистами, критиковали империю, аристократию, партию консерваторов и "правящие классы", представители которых были среди его друзей» (3). Были они и среди его врагов, напоминает Орланс, а «дружил он и с левыми писателями — с Шоу, Форстером, Гарнеттами (Эдвардом и его сыном Дэвидом), Томлинсоном, Сассуном, Дэй-Льюисом» (3).
       Орланс справедливо считает, что рискованно судить о политических убеждениях человека на основании того, сражался ли он на войне или нет. Дэвид Гарнетт уклонился от военной службы, но Зигфрид Сассун воевал, был тяжело ранен и получил медаль за храбрость. О внешнеполитической деятельности Лоуренса я хочу написать отдельно, теперь скажу лишь, что он воспринимал свое участие в войне как личное приключение и что его действиями руководили большей частью его симпатии и антипатии, а не политическая позиция.
       И все же — какой была эта позиция? В юности Лоуренс, как его отец, был сторонником партии консерваторов, а в Кархемише, по словам Орланса, «он играл роль господина, владельца поместья, каким был его отец в Ирландии» (3) (до того, как бросил первую жену ради гувернантки своих детей, матери Лоуренса), но при этом не одобрял частные школы и «тип людей, которых они производили» (3), т.е. тех, из кого в основном и формировалась правящая элита Великобритании. Однако надо учитывать то обстоятельство, что сам Лоуренс не учился в частной школе (в отличие от отца, закончившего Итон) и был, по отзывам многих знакомых (и даже близких друзей), крайне субъективен в своих оценках. Алек Киркбрайд, офицер из разведки, которого Лоуренс встретил в Аравии и взял под свое начало (видимо, потому что тот хорошо знал арабский), впоследствии писал о Лоуренсе: «Я был в то время слишком юным и неопытным, чтобы понять, насколько по-женски он и любил, и ненавидел. Если он относился к кому-то одобрительно, то был очарователен, но если ему кто-то не нравился, вел себя по отношению к нему недоброжелательно и злобно. Много лет спустя я слышал, как один психолог, основываясь на тексте "Семи столпов", говорил, что Лоуренс любил и хвалил только нижестоящих. Это было не так, но правильно было бы сказать, что Лоуренс был менее склонен не любить тех, кто был младше его по возрасту и ниже по званию» (4). (Чтобы не создалось впечатления, будто Киркбрайд просто хочет очернить Лоуренса, привожу фразы, следующие за процитированными выше: «Я всегда чувствовал, что Лоуренс был примером торжества сознания над материей. По своим физическим данным он был практически тщедушен, но одной лишь силой воли заставлял свое тело совершать подвиги выносливости, в которых с ним не могли соревноваться другие, физически более сильные, люди» (4).)
       После войны Лоуренс некоторое время работал на Уинстона Черчилля, который был тогда министром по делам колоний. Лоуренс неоднократно выражал свое отвращение к занятиям политикой: «Мне нравится Уинстон... Но он политик. Я бы скорее предпочел стать трубочистом, чем политиком» (в другой раз он писал, что лучше бы стал мусорщиком, чем политиком) (2). Он объяснял, почему ему неприятно заниматься политической деятельностью: "Плохо, когда видишь две стороны вопроса, а должен (официально) следовать одной" (2). У него и в самом деле не было политической доктрины, которую пытались приписать ему окружающие ("Лейбористы думают, что я империалистический шпион, консерваторы — что большевик" (2)). Один из сослуживцев, знавших его в Бридлингтоне, вспоминал: "Он редко обсуждал социальные проблемы и когда это делал, то сохранял беспристрастность, потому что, казалось, он был категорически против любых организованных социальных реформ. Но к какому-нибудь трудяге как к личности испытывал острейшую симпатию" (2).
       Двойственное отношение Лоуренса к социальным реформам проявилось и в его отношении к Советскому Союзу. Он не обсуждал этот вопрос с Бернардом Шоу, но когда тот в 1931 собрался поехать в Россию вместе со своей женой Шарлоттой, Лоуренс ей написал: "Большевизму не хватает здравого смысла, а ему (Шоу), с его представлениями о целесообразности, это будет неприятно, хотя их усилия и благородны. (5)" Цель "советского эксперимента", писал Лоуренс, правильна, но "средства могут подорвать мою веру"(5). Сесилу Дей-Льюису он писал: "Проблема коммунизма в том, что он принимает слишком много всякой современной мишуры. Ненавижу мишуру" (5). Но гораздо больше, чем политическую программу, он ценил личные качества лидера. Лоуренс говорил Черчиллю (возможно, желая его подразнить), что считает Ленина величайшим человеком своего времени за то, что тот создал теорию, "воплотил ее в жизнь и укрепил" (6). Восхищался Наполеоном, перекроившим Европу, но был низкого мнения о Муссолини, обладавшем, по его мнению, практическим чутьем, но не интеллектом, не способностью к абстрактному мышлению (5). Он называл Троцкого в письме Эрнсту Тертлу "одним из самых значительных людей современности" (7), надеялся, что Англия предоставит тому политическое убежище ("я бы хотел, чтобы Англии выпала честь его принять" (7)), в письме к леди Астор назвал его "бедным Троцким", а его врагов — "грязными тварями" (8). Ленин и Троцкий нравились Лоуренсу как яркие личности. Их он противопоставлял "людям вроде Литвинова, Чичерина и компании, которые выглядят как личинки древоточца" (9) (о внешности этих политических деятелей он упоминает потому, что речь о них зашла в письме к его другу, художнику Кеннингтону, который хотел нарисовать Ленина или Троцкого). Любопытно, что, хотя Лоуренс, вопреки словам Шоу, иногда "показывал, что осведомлен о существовании Ленина" и других зарубежных политических деятелей, то, как именно он их упоминал, не опровергало догадку Шоу об отсутствии у Лоуренса "взрослого" интереса к политике. Приятель Лоуренса, известный историк Льюис Бернштейн Намье вспоминал о такой его выходке (в день свадьбы Лайонела Кертиса): «После (брачной) церемонии, мы отправились на прием, на Сент-Джеймс-сквер. По пути он сказал: «Я не хочу, чтобы объявляли мое имя. Как зовут Ленина?» «Владимир». «Давайте вы будете Ленин, а я Троцкий?» «Нет, - отвечаю, - Троцкий еврей, я буду Троцкий, а вы Ленин». Конечно же, я считал это шуткой. Когда мы добрались до входа, он подтолкнул меня внутрь и сказал мажордому: «Это мистер Троцкий». «Мистер Троцкий!» - объявил мажордом. «А я – мистер Ленин». «Мистер Ленин!» Я был раздражен и смущен, и заявил: «Вам с вашей скромностью всегда удается вызвать сенсацию». (10)
       О Гитлере известно лишь одно его упоминание — в отзыве о романе Форда "Это был соловей", где, по словам Лоуренса, автор "пытается очернить Ллойд Джорджа и Гитлера — впрочем я далек от того, чтобы вступаться за этих двух сильных мира сего — такие, как они, и имен наших с ним не вспомнят" (5). Тут Лоуренс, полагаю, кокетничает — он прекрасно понимал, что стал международной "звездой".
       В 1932 агент национал-социалистической партии Германии Курт фон Людеке пытался войти в контакт с Лоуренсом, но тот уклонился от дальнейшего общения.(5) В 1934 капитан Ллойд-Джонс, сторонник Освальда Мосли, лидера Британского союза фашистов, пригласил Лоуренса на обед в БСФ, тот отказался, шутливо пожелав партии Мосли, если она придет к власти, покончить с ежедневными газетами. (Лиддел Харт вспоминал, что ему Лоуренс говорил, будто в случае прихода к власти Британского союза фашистов, согласился бы стать на две недели "газетным диктатором", чтобы запретить упоминание в прессе чьих-то имен, помимо имен общественных деятелей. Лиддел Харт спросил: "Как же быть с вашим принципом свободы?" Лоуренс ответил, что не будет вреда, если запретят дешевую прессу, сохранив три приличных газеты.) Ллойд-Джонс счел письмо Лоуренса уклончивым и пригласил его на обед еще раз. Лоуренс отказался более определенно, написал, что не верит в политический успех БСФ, любезно добавив, что Мосли "необыкновенно одарён" (Лиддел Харту он, однако, говорил, что Мосли страдает манией величия и не потерпит другого, более талантливого, лидера) (11) .
       Как известно, Лоуренс попал в аварию, повлекшую за собой его смерть, возвращаясь с почты, где он отправил телеграмму другу, писателю Уильямсону, приглашая его приехать в гости, даже если будет дождь. Уильямсон, сторонник Мосли, впоследствии утверждал, что перед этим послал Лоуренсу письмо, где предлагал ему встретиться с Гитлером. Однако в сохранившемся письме Уильямсона, которое Лоуренс получил перед тем, как послал телеграмму, нет никаких упоминаний о Гитлере (5).Тем не менее, друзья Лоуренса думали, что он мог намереваться примкнуть к фашистам. Форстер впоследствии писал: "Нет сомнения, если бы он не погиб, фашисты постарались бы использовать его как талисман". Грейвз тоже считал, что Лоуренс "заигрывал с идеей стать диктатором" и мог не устоять перед искушением. Орланс полагает, что они ошибались: Лоуренс после Аравии не хотел иметь ничего общего с политикой, особенно с рискованными замыслами. (11)
       Иногда те, кто пишет о Лоуренсе, рассматривают его отказ заниматься общественной деятельностью и его службу механиком в Военно-воздушных силах как своего рода добровольное мученичество, боясь даже допустить мысль, что он избрал такую жизнь именно потому, что она ему нравилась. Вспоминается, как Ричард Олдингтон, только начавший писать биографию Лоуренса и еще не пришедший к убеждению, что тот был лжецом и мошенником, в письме Дэвиду Гарнетту назвал Лоуренса беднягой. Гарнетт ответил: "Вы говорите о Лоуренсе как о "бедняге, чьи несчастья...". Это означает, вы думаете, будто он был жертвой. Не сомневаюсь, вы можете привести доводы в пользу такой точки зрения, но я думаю, Бернард Шоу был ближе к истине. Он считал Лоуренса триумфально счастливым человеком, всегда получавшим то, чего он хотел. Вопрос в том, почему он хотел именно этого" (12). Лоуренс в период после Аравии хотел жить спокойно, получая от жизни удовольствие, но в то же время не мог отказаться от славы, от уважения и восхищения окружающих. Любая, и особенно успешная, политическая деятельность принесла бы ему хлопоты и почти лишила свободного времени, а ведь она могла оказаться и бесславной. А добровольный "уход в безвестность" на самом деле только добавлял загадочности к его легенде и тем самым увеличивал его славу. Леди Грегори, дружившая с супругами Шоу, в 1923 году записала в дневнике, как Шоу ответил Сидни Кокереллу (сказавшему, что "Семь столпов мудрости" надо держать в тайне): "Когда Лоуренс прячется в тайное место, оно освещено прожекторами. Если он укрывается в шахте, то развешивает вокруг нее красные флажки" (13).
       Еще любопытная деталь: со слов Шарлотты Шоу леди Грегори 20 мая записала в своем дневнике: "Он (Лоуренс) приходил обедать к Шоу, и, несмотря на то, что служит рядовым, одет был чрезвычайно хорошо; и хотя он сказал, что до этого пару недель мыл тарелки в сержантской столовой, ей было трудно в это поверить, потому что руки у него были очень ухоженные. Он был очарователен, но она слышала о том, как он довольно грубо отвергал попытки с ним подружиться" (13).
       Но дело было не только в желании избежать риска и иметь больше досуга. Лоуренс чувствовал себя одиночкой. Лоуренс говорил: "У меня нет чувства гражданственности (public spirit)" (2) и писал Эзре Паунду: "Мне наплевать на экономику, на нашу денежную систему, на организацию общества. Все то время, что у меня есть для размышлений, трачу на мысли о том, что зависит от меня" (2).
       Лоуренс даже не считал нужным выказывать почтение к королевскому семейству, священному для англичан его времени. Многие были шокированы, когда он отказался принять медали из рук короля Англии, поставив того в крайне неловкое положение. Черчилль во время первой встречи с Лоуренсом назвал этот поступок "грубо неуважительным, чудовищным". Принц Уэльский отказался встретиться с Лоуренсом из-за этого. На вопрос Ральфа Ишема, нравится ли ему идея монархии, Лоуренс ответил: "Да, хороша в книгах для мальчиков". Особенно резко отзывался он о королеве, которая, по его словам, была очень обижена его поведением: "Меня возмущает любая учтивость, выказанная по отношению к королеве. Женщина с тяжелым характером." (11)
       Такое поведение вполне согласовывалось с его взглядами на мир. Он писал о себе: "Если вам нужен ярлык, я философский анархист"; "Я анархист и хочу избежать и обращения в суд или к иным властям, и преследования с их стороны... Зачем пытаться сделать плохое терпимым?" (14) Даже когда застройщик угрожал вторгнуться на принадлежавшую Лоуренсу собственность (Поул Хилл), тот сказал, что "ни при каких обстоятельствах не прибегнет к помощи закона ни против кого. Любое правительство — такая вещь, с которой люди не должны иметь никаких дел" (14). "Мне жаль каждого пенни, которое государство вытягивает у состоятельных граждан. Оно тратит эти деньги на полицейских, таможни, флот, военно-воздушные силы, тюрьмы и политику" (14) — писал он леди Астор. Орланс спрашивает, был ли Лоуренс также и против асфальтированных дорог, светофоров, водительских прав. Лоуренс часто бывал непоследователен, но, пишет Орланс, он последовательно поддерживал свой уровень доходов на таком низком уровне, что избегал налогообложения (14). «Бунтарь против правительства, общества, организованных реформ, организованной благотворительности», как пишет о нем Орланс (11), Лоуренс порой доходил до мизантропии. Лоуренс так объяснял Эрнсту Тертлу, почему его не пугает революционная деятельность Троцкого: "Признаюсь, не боюсь его или его работы. Если страна не удовлетворена достаточно, чтобы отказаться от революции, то я очень плохо разбираюсь в ситуации.
       Не спешите с мыслью, что я хвалю эту удовлетворенность: я думаю, что планета находится в омерзительном состоянии, которое любая смена партии или социальная реформа может лишь незначительно смягчить, не больше. Что нужно — так это новый господствующий вид. Контроль над рождаемостью для нас, чтобы прекратить человеческий род за 50 лет — и затем свободное место для какого-нибудь более чистого млекопитающего. Я предполагаю, это должно быть млекопитающее?" (7)
       Любопытная характеристика Лоуренса как мыслителя имеется в дневнике знаменитой Беатрис Уэбб, экономиста и социолога. Она видела Лоуренса в доме Шоу в 1926 году и записала, что "полковник Лоуренс" — "привлекательная и привлекающая внимание личность, откровенно эгоцентричная и застенчивая", "с гипнотическим взглядом". «Слушать его не так интересно, как на него смотреть. Чудотворные (wonder-working) глаза с пытливым выражением наполовину ребенка, наполовину гения.Он слишком ярок для обычного позера, но мысли его пусты; есть остроумие и чуткость, нет знаний и логики» — таков был ее приговор. Прочитав "Восстание в пустыне" (сокращенную версию "Семи столпов мудрости", выпущенную для широкой публики), Беатрис Уэбб написала о Лоуренсе как об "аристократе, анархисте, художнике и подвижнике" (в оригинале аллитерация: "Aristocrat, Anarchist, Artist,... Ascetic"), наделенном мужеством и очарованием, но, в сущности, осталась при прежнем мнении: «Конечно, он выдающийся художник и в слове и в действии, однако однообразен и ограничен очень узкой областью. Он полностью занят самим собой, его точка зрения порой кажется мелочной и свидетельствующей о дурном характере, у него нет никакой прочной цели или веры, а как интеллектуал он не отличается ни знаниями, ни умением логически мыслить».(15)

Примечания, источники и цитаты по-английски.


@темы: политика, отзывы о ТЭЛ, черты характера ТЭЛ

       Однажды Шарлотта Шоу упомянула в письме к Лоуренсу путешественницу и писательницу Розиту Форбс (1893-1967), которая прославилась в 1921 году, описав свое путешествие по Ливийской пустыне к оазису Куфра, где обитали последователи исламской секты Сенуси, обычно не пускавшие к себе посторонних (впрочем, немногим посторонним удавалось даже достичь этого оазиса). Розита была одета как арабская женщина и называла себя Ситт Кадиджа. Она изображала дочь египетского торговца Абдуллы Фэхми и черкешенки (объясняя этим слабое знание арабского языка). Затем газета "Таймс" предложила ей 5 тысяч фунтов за описание паломничества в Мекку, она направилась туда на корабле, но тут удача ей изменила. Сама Розита пишет об этом так: «С фелуккой, на которой... мы вплыли в бухту Джидда, случилось несчастье. Было столкновение. Нас всех опрокинуло в воду. Когда меня вытаскивали, я потеряла платок, которым покрывала голову во время паломничества. Темно-русые вьющиеся волосы были совсем не похожи на волосы египтянок. Еще хуже было то, что среди спасателей оказался стюард короля Хуссейна, которого я знала в Каире. Он не мог не признать меня». (1)
       Однако Лоуренс знал об этом кораблекрушении больше: «Розита Форбс. Ха-ха! Я был в Джидде, спорил с королем Хуссейном о политике. Однажды он с оскорбленным видом глянул мне в лицо. Лицо у него было такого типа, что он выглядел оскорбленным, просто подняв глаза. Гордость его была невероятно глупа. Он спросил: "Зачем вы посылаете к нам в Мекку ваших женщин?" Я был озадачен. Его агент из Египта объяснил, что на корабле находится Розита Форбс — совершает паломничество под видом мусульманки. Вошел эмир Зейд (2), очень общительный юноша. "Розита! — воскликнул он. — Забегу и проверю!" "Нет, не забежишь"— твердо сказал Хуссейн. Они заспорили о том, как ее обнаружить, не оскорбив обыском корабль, полный женщин. Абд-эль-Мелек, агент из Египта, сказал, что они могут придумать, будто на корабле вспышка холеры, и подвергнуть всех карантину. Хуссейн согласился, и два дня спустя, когда прибыл корабль, так и сделали. Доктор не смог ее найти среди четырех-пяти подходящих женщин, поэтому Абд-эль-Мелек организовал кораблекрушение на мелководье этой гавани, и затем опознал ее. Был назначен агент тайной полиции, чтобы следовать за нею и ее помеченным паспортом. Майор Маршал, наш бывший доктор во время войны, был тогда британским дипломатическим представителем в Джидде. Я оставался с ним. К нему явилась Розита, в своем обличье египетской женщины, говорящей по-французски, прося помочь с паспортом. Маршалл не хотел ее узнавать. Хуссейн подозревал, что мы с ней в сговоре. Она находилась в нижнем зале, когда я вошел туда в сопровождении одного из английских служащих Маршалла. Она стремительно повернулась к нам спиной. Мы с Лэмби продолжили идти, притворяясь, что не смотрим на нее. (Мы, конечно же, не делали никаких замечаний о ее наружности.) Позднее она сдалась и от своего имени обратилась к Зейду за помощью, но он ничего не мог сделать против воли отца. Кто-то в Александрии выдал ее агенту Хиджаза в Суэце, прежде чем корабль отплыл. Я был раздосадован, что она явилась как раз в тот момент. Хуссейн и до того был тяжелым человеком, а после стал невыносим. С тех пор я не видел Розиту. Мы никогда не были друзьями. По моей вине. [На полях:] Я не люблю людей, извлекающих выгоду из своего пола.» (3)
       В последней фразе Лоуренс хочет сказать, что Розита, привлекательная и кокетливая женщина, кружила головы мужчинам, которые из-за этого всячески старались ей помочь в ее путешествиях. Кажется, именно поэтому Розиту не любила и Гертруда Белл. Кстати, Розита произвела сильное впечатление не только на принца Зейда, но и на его брата Файсала, друга Лоуренса (Файсал помог ей с экспедицией к оазису Куфра).
       Розита, конечно, не могла знать, что Лоуренс был так хорошо осведомлен о ее египетских неприятностях. Впрочем, описывая свои приключения, она упомянула и о нем: «Однажды утром, когда я поднималась по лестнице британского консульства — под надежным прикрытием вуали и в белом ихраме (4) — навстречу спускались полковник Лоуренс и Хадад Паша, представитель Хиджаза в Англии. "Посмотрите на эту женщину — сказал араб. — У нее красивые глаза." Лоуренс пошел быстрее, парировав: "У них всех — кожные болезни под вуалями"»(5)
Примечания, источники и цитаты по-английски.

Фотографии (9)

@темы: Аравия, черты характера ТЭЛ, быт и нравы эпохи

20:29

03.11.2010 в 18:19
Пишет  просто Нэд:

Короткое и прекрасное интервью Рори Стюарта (да, я за ним по-прежнему слежу):

Кем хотели стать в детстве?
Я хотел быть Тарзаном, потом Индианой Джонс, потом Лоренсом Аравийским. В какой-то момент сил и желаний на этот проект не осталось. Я начал понимать, что достижения Лоренса дались невероятной психологической и личной ценой. Даже если я никогда не буду так же хорош как он, если мне повезёт, я хотя бы буду счастливее.

читать дальше
URL записи

О нем было тут

@темы: отзывы о ТЭЛ

Scit quid perdit
       «К октябрю 1934 Стивен возвращается в Уилсфорд, правда, ненадолго. Им все еще владеет страсть к путешествиям, хоть и едет он на этот раз всего лишь в сельский Дорсет. Здесь Стивен во второй раз посещает Т.Э.Лоуренса, живущего в крохотном скромном коттедже Клаудс-хилл недалеко от военного лагеря Бовингтон, куда он был назначен служить. Ведущий отшельническую жизнь Лоуренс радовался, когда его навещали Э.М.Форстер и Зигфрид Сассун. Теннант был очарован загадочностью авантюриста и они прекрасно поладили, обсудив, среди прочих, Ноэля Коуарда. "Музыку он сочиняет неважную" — сказал герой Аравии. — Кроме энергии у него ничего нет". Лоуренс сказал Стивену, что теперь на него воодушевляюще действуют лишь простые радости — например, cобирать цветущий дрок и вереск, а потом сушить их у камина. Он сказал, что скоро покинет Военно-воздушные силы, где служил под именем капрала Т.Э. Шоу. "Обязательно приезжайте со мной повидаться, — сказал он. — Мне будет нужно, чтобы меня веселили и развлекали".
       Стивен отметил, что тот говорил по-военному короткими, рваными фразами — словно азбукой Морзе. Они разговаривали о друзьях — больше всего о Форстере, при этом Лоуренс сделал загадочное замечание: "Он — единственный, но люди этого не знают". Они говорили о последних произведениях Моргана; один рассказ — о любовной связи с призраком ("Доктор Вулэкотт") — Лоуренс особенно любил, он сказал Стивену, что хочет, чтобы Форстер его опубликовал. Этому суждено было получить печальное значение в глазах Стивена, потому что всего несколько месяцев спустя, в мае 1935, Лоуренс, ехавший на своем мотоцикле из Клаудс-Хилла, попал в аварию и погиб. »
Отрывок в оригинале и примечания.

Так выглядят дневники Стивена Теннанта.Отсюда
+2

@темы: окружение ТЭЛ, masochism and sexuality, литература, отзывы о ТЭЛ, быт и нравы эпохи

16:45

Sleeping pills, no sleeping dogs lie never far enough away...
Маленький вклад в сообщество (и большое спасибо за собранные здесь материалы и интересные дискуссии, в которых можно копаться и копаться) - ссылка на скачку фильма "Опасный человек или Лоуренс после Аравии" (оригинал):

megaupload

@темы: кино, Файнс, ccылки

21:27

10.09.2010 в 19:51
Пишет  Флыф:

Для тех, кому это интересно :) Я знаю, вы есть))))
Гравюра с Лоуренсом Аравийским, художник Frank Godwin, из "The Book of Courage" by Herman Hagedorn. Published by John C. Winston company ~ 1930

URL записи

@темы: образы ТЭЛ в искусстве

laughter lines run deeper than skin (с)
Очередная моя экспедиция в дебри франкофонии - книга "Демон Абсолюта" А.Мальро (писал он ее в начале сороковых годов). Писатель, авантюрист, археолог, авиатор, танкист, партизан, государственный деятель и знатный мифоман, Андре Мальро знал и вовсе не скрывал, что жизнь, мысль и сам образ Т.Э.Лоуренса оказал на него большое влияние.
Пост о Мальро в моем дневнике - кто, что и как вообще
О связях между Мальро и Лоуренсом (касается больше первого, чем второго, так что тоже у меня)
Предисловие к "Демону Абсолюта"

Сама книга представляет собой изложение событий, близкое к "Семи столпам мудрости" и к Лидделл-Гарту, плюс авторские размышления, представляющие еще один взгляд на Лоуренса, во всей красе замороченного экзистенциализма. Их (и, видимо только их) я еще буду переводить и выкладывать. Пока что пойду тем путем, каким пошел сам Мальро: вот единственный отрывок, опубликованный при жизни автора (1949 год) в виде статьи под названием «Неужели это было все?» (N’etait-ce donc que cela?) (он же глава XXXV "Демона").
Не стоит удивляться, что не указаны источники цитат - они часто объединяют высказывания из разных источников или пересказывают их.
И еще. В начале «Семи столпов мудрости» есть предупреждение о том, что дальше будет рассказ не об арабском восстании, а об участии в нем Лоуренса. В начале данной статьи есть предупреждение о том, что дальше будет не критика «Семи столпов», а анализ чувств автора по отношению к своей книге. Когда первое предупреждение игнорируют, обычно ничего хорошего из этого не выходит. Мне кажется, ко второму это тоже можно отнести – хотя бы потому, что предполагаемые «упреки» можно было бы с легкостью вернуть обратно Мальро, в приложении к тем же «Завоевателям».

текст

@темы: литература, отзывы о ТЭЛ

       Массиньон (1883-1962), выдающийся востоковед, арабист и исследователь Ислама, в годы Первой мировой войны служил переводчиком во французской разведке (1) и принял участие в подготовке соглашения Сайкса-Пико. В 1917 французское командование направило Массиньона в Северную Арабскую армию к принцу Файсалу в качестве офицера по связям и военного советника, который должен был сотрудничать с английским военным советником при Файсале — Т.Э.Лоуренсом.
Лоуренс и Массиньон встретился в Арабском бюро в Каире в августе 1917 года — они два часа говорили по-английски, по французски и по-арабски. Хотя беседа была дружеской, позднее Лоуренс заявил, что уйдет в отставку, если Файсал позволит Массиньону остаться. Массиньон объяснил это так: "Я по наивности теоретизировал об арабском мусульманском военном деле, и Лоуренс почувствовал, что я в ущерб ему могу оказать значительное влияние на Файсала"(2). Кроме того, Массиньон имел перед Лоуренсом то преимущество, что мог свободно выражать свои мысли по-арабски. Лоуренс, пишет Массиньон, отвечал ему "на скудном диалекте, горячо, не очень правильно и с запинками" (3).
       Несмотря на то, что Лоуренс не захотел сотрудничать, Массиньону он понравился. Лоуренс в его описании — фигура романтическая: «Я удивленно смотрел на англичанина — такой еще юный, такой свободный от всех условностей, почти изгой, но такой сдержанный — одновременно и ласковый, и ожесточенный. То застенчивый, как юная девушка, то говорящий с грубыми интонациями, понизив голос, как арестант.»(4) Это сочеталось с тем, как описал ему Лоуренса доктор Хогарт, рассказавший о недисциплинированности и "дикости" Лоуренса: когда Хогарт хотел получить отчет о деятельности своего ученика в пустыне, ему пришлось запереть дверь и бороться с Лоуренсом, чтобы усадить его за стол и получить вразумительные ответы на свои вопросы (2).
       В воспоминаниях Массиньона есть пример того, как вел себя Лоуренс, когда не был похож на «застенчивую юную девушку» (или "притворно застенчивую маленькую школьницу", как описал его Майнерцхаген). Лоуренс был одет не как араб, а как английский офицер, но обмундирование его было далеко не в безупречном порядке (обычное состояние, судя по воспоминаниям других лиц), и когда Массиньон намекнул ему, что надо привести себя в порядок, потому что он может попасться на глаза старшим офицерам, Лоуренс ответил: "Думаете, я хоть немного уважаю этих людей?", сопроводив слова таким жестом, "словно он расстегивал штаны, чтобы помочиться на штаб". Массиньон добавляет: "Если не считать отсутствия жизнерадостности, это было некое отдаленное подобие жеста Томаса Мора в лондонском Тауэре"(5).
       Массиньону удалось впоследствии все же подружиться с принцем Файсалом, который выбрал его своим поручителем при подписании договора с Клемансо 6 января 1920 года (6).
Источники (и некоторые цитаты по-английски)
2 фотографии.

Возможно, это и не самый подходящий пост в день рождения Лоуренса, но я была очень занята и не придумала ничего лучше.

@темы: окружение ТЭЛ, политика, Аравия, отзывы о ТЭЛ, внешность ТЭЛ, черты характера ТЭЛ

Canis Lupus - Nulli Secundus
Учитывая современные тенденции против шпионов, террористов и других людей которые не имеют статус официального сражающегося, у меня такой возникает всегда вопрос:

Если Бин Ладен для Америки, Басаев для России и например Далай Лама для Китая, это террористы и опасные фигуры, далеко не герои а наоборот Анти-герои, кем вы видите Лоуренса?
Всё-таки для Оттоманской Империи он не больше чем все 3 названые выше, не так-ли?


Прошу не принять как оскорбления, и не банить меня! :DDD
Я тут (на вебсайте) новенький!

@темы: политика

       В комментариях к книге Лоуренса Джеймса "The Golden Warrior: Life and Legend of Lawrence of Arabia" я нашла любопытное замечание: автор благодарит миссис Уильям Робертс, ее сына Джона и Эрнста Дэшвуд-Эванса за их воспоминания о голосе Лоуренса и свойственной ему манере речи, и добавляет, что, судя по этим воспоминаниям, если бы Лесли Хоуард сыграл Лоуренса, его голос был бы ближе всего к оригиналу. (The Golden Warrior: Life and Legend of Lawrence of Arabia, стр. 487)

       Фильм о Лоуренсе собирались снять еще при его жизни. Первые замыслы относились еще к 20-м годам, а Корда купил права на экранизацию "Восстания в пустыне" в 1934 году. 14 июня 1934 Лоуренс писал Робину Бакстону: "Что касается актера, который сыграл бы меня... ну, Уолтер Хадд был великолепен ... однако, возможно, Лесли Хоуард может быть менее похож, что было бы преимуществом"(2).Уолтер Хадд, который в 1932 году сыграл на сцене рядового Миика, по общему мнению, был очень похож на Лоуренса (cам Лоуренс признал это сходство и подошел после спектакля поблагодарить Хадда за игру).
              В 1937 году Александр Корда был близок к тому, чтобы все-таки снять фильм с Хоуардом в роли Лоуренса (консультантом фильма был Уинстон Черчилль, в те дни много рассказавший Хоуарду о Лоуренсе (2)). Другими кандидатурами были Уолтер Хадд и Лоуренс Оливье (позднее Корда говарил, что Оливье был бы восхитителен в этой роли (3)).
В 50-е годы Корда сказал своему племяннику Майклу, что фильм не удалось снять по политическим причинам, "отчасти из-за Палестины; Черчилль был очень обеспокоен и чувствовал, что важно иметь в союзниках Турцию, если начнется война"(3).
1.As for the actor to play me . . . well, Walter Hudd was magnificent . . . but perhaps Leslie Howard might be more unlike, which would be an advantage! ('The letters of T. E. Lawrence, edited by Malcolm Brown - 1991, Стр. 493)
2.Winston Churchill's imagination by Paul Kent Alkon, 2006, Стр. 43.
3.T.E. Lawrence: a biography‎ by Michael Yardley - 2000, стр. 233.

@темы: кино, образы ТЭЛ в искусстве, театр, отзывы о ТЭЛ, внешность ТЭЛ

Уважаемые,

Подскажите, пожалуйста, где я могу приобрести книгу "Семь столпов мудрости". У папы день рождение, и мне бы хотелось подарить ему эту книгу. Нигде не могу найти: ни в онлайн магазинах, ни в книжных магазинах. Может быть у кого-то есть эта книга в печатном формате, я бы купила...

Заранее спасибо!

       В 1928 году литературные круги Англии были взволнованы появлением романа Рэдклиф Холл "Колодец одиночества", газетной кампанией, направленной против этого романа, и судебным процессом, его запретившим.
       В этом полуавтобиографическом романе рассказывалось о женщине, любящей женщин. Законы Англии запрещали гомосексуальные отношения только между мужчинами, но это как раз и ожесточало напавших на роман моралистов, считавших, что он может подать женщинам дурной пример, за который их даже нельзя будет как следует покарать. Первым против "Колодца одиночества" выступил редактор "Сандей таймс" Джеймс Дуглас.
       Английские литературные круги с сомнением отнеслись к художественным достоинствам романа, но были возмущены его запретом. Открыто вступившиеся за роман рисковали своей репутацией, особенно те из них, кто и сам был склонен к однополой любви. Кое-кто благоразумно воздержался. К примеру, Ноэль Коуард, несмотря на сочувствие, не решился поддержать Рэдклиф Холл в суде, объяснив, что это "не в его стиле".(1) Зато Э.М.Форстер и Вирджиния Вулф опубликовали совместное письмо в защиту романа, хотя он им не слишком нравился.
       Вирджиния Вулф, после того, как прочитала роман, написала своей возлюбленной, Вите Сэквилл-Уэст, что роман нудный и читать его невозможно. Вита, которая, в отличие от Вулф, открыто называла себя лесбиянкой, ответила, что и она не считает "Колодец одиночества" хорошей книгой, но ее приводят в ярость попытки эту книгу запретить. (2) Вулф поддержала ее "из принципа". Этим же мотивом, видимо, руководствовался и Форстер: впоследствии он называл роман скучным, но в 1928 году горячо поддержал Рэдклиф Холл. Впрочем, она ослабила его энтузиазм, выразив недовольство тем, что он не захотел назвать ее гением в письме, упоминавшемся выше (1).
       Я когда-то уже цитировала слова Т.Э.Лоуренса из письма Форстеру: "Читаю "Колодец одиночества" и слегка заскучал. Много шума из ничего" (3). Я думала, что именно Форстер и посоветовал ему прочитать "Колодец одиночества". Но оказалось, что этот роман прислала Лоуренсу Шарлотта Шоу. Вот что он ответил ей: «Это так мило с вашей стороны, что вы любезно присылаете мне книги, которые я пропустил. "Колодец одиночества"? А хорошо это написано, как вы считаете? Меня нельзя шокировать или взволновать сексом, моральностью или аморальностью: ну, по крайней мере, пока мне не скажут, я часто и не замечаю, есть ли эта сторона в том, что я читаю. Мисс Рэдклифф Холл для меня новое имя. Если книга стоящая, мне бы хотелось взглянуть. Если ее достоинства преувеличивают, тогда нет.»(4)
       Лоуренс начал читать роман и 6 ноября 1928 написал Шарлотте Шоу (я когда-то переводила несколько фраз отсюда, но теперь нашла начало письма, а также переделала прежний перевод): «В "Колодце одиночества", конечно же, нет ничего непристойного. По крайней мере, не понимаю, что там обеспокоило Джеймса Дугласа — или он думает, будто влечение соединяет лишь людей разного пола? Но это же не так. Я повидал много случаев любви между мужчинами: иные были на редкость прекрасны и счастливы. Я понимаю, что и женщины могут быть такими же. И если этому следуют наши души, почему нельзя нашим телам? Лишь стена отделяет жилище фермера от двора фермы. »(5)

Источники и некоторые цитаты в оригинале.
       У меня вызвал затруднение перевод фразы "There's only a wall between the farm and the farm-yard". Смысл я поняла так: либо ТЭЛ хочет сказать, что и человек, и животные подчиняются одним и тем же природным законам, либо он уподобляет сознание дому, в котором обитают люди, а тело — двору фермы, по которому бродят обитающие на ферме животные. "Лишь стена отделяет дом, в котором живет человек, от двора, по которому бродит скот". Но ТЭЛ, хоть и относит физическую любовь к "животному" уровню человеческого существования, не порицает ее, не презирает и, напротив, признает ее необходимость. Поэтому я не решилась переводить farm-yard как "скотный двор", что прозвучало бы по-русски осуждающе.

@темы: окружение ТЭЛ, masochism and sexuality, литература, быт и нравы эпохи

Когда я только заинтересовалась историей Лоуренса, я видела в сети статью, в которой цитировались отрывки якобы из главы о Дераа, непохожие на то, что я читала в "Семи столпах мудрости". Возникала мысль, не взяты ли они из первой редакции книги, изданной в Оксфорде в 1922 г. Когда  amethyst deceiver показала мне текст, приведенный ниже, я поняла, что виденные мной отрывки были не из него. Для того, чтобы легко можно было сравнить первый вариант главы со вторым, а их оба — с тем, чего Лоуренс не писал, я решила поместить этот текст в сообществе. Он не так уж сильно отличается от общеизвестного варианта, если не считать заключительного абзаца, но все же и маленькие различия любопытны.* Наверное, надо было тогда же поместить этот текст тут, но я тогда отвлеклась и забыла про него, а недавно  FleetinG_ мне напомнила.
читать дальше
* Наш с  amethyst deceiver перевод:"Я чувствовал себя ужасно, словно какая-то часть меня умерла той ночью в Дераа, оставив искалеченным, несовершенным, половиной прежнего. Это не могло быть осквернением, поскольку меньшего почтения, чем я, к своему телу никто и никогда не выказывал. Вероятно, это была ломка духа той неистовой, сокрушающей нервы болью, которая низвела меня до уровня животного, заставив унижаться и так и сяк, и которая сопровождает меня с тех пор – очарование, и ужас, и болезненное желание, похотливое и порочное, возможно, но сродни тому, как мотылек устремляется к своему пламени."

Цитируется по книге "Тайные жизни Лоуренса Аравийского" Филлипа Найтли и Колина Симпсона.The secret lives of Lawrence of Arabia‎ by Phillip Knightley, Colin Simpson - 1970. 239-244
Для сравнения — глава о Дераа во второй редакции.

@темы: Дераа, творчество ТЭЛ

       Professor A. W. Lawrence, his brother's literary executor, believes that S.A. represents Sheik Ahmed, otherwise Dahoum, 'but as a personification as well as a person—a combination of the person and the place, a symbol of the pre-war happiness of life at Carchemish'.
Phillip Knightley & Colin Simpson,1970
       11 марта 1911 года Т.Э.Лоуренс, в 1910 году окончивший Оксфорд, по приглашению археолога Дэвида Дж.Хогарта начал работать на раскопках возле Джераблуса (Северная Сирия) — там были обнаружены руины Кархемиша, древнего города хеттов.
        В отсутствие Хогарта экспедицию возглавлял молодой археолог Леонард Вулли, который был на 8 лет старше Лоуренса и знал его уже несколько лет (Лоуренс впервые упоминает о Вулли в письме, написанном в августе 1906 года (1) В воспоминаниях, вошедших в сборник "T.E. Lawrence by His Friends" (1937) Вулли описывает Лоуренса как юношу "чрезвычайно одаренного и необыкновенно милого" (2), при этом оставлявшего впечатление незрелости, инфантильности.
       Внешне Лоуренс, которому тогда шел 22-й год, по свидетельству других очевидцев, казался 16-летним, но Вулли имел в виду прежде всего не внешность, а черты характера и поведение — к примеру, мальчишеское чувство юмора, часто выражавшееся в розыгрышах, и "любовь к нарядам, которая была у него тогда и от которой он, возможно, никогда не избавился" (думаю, Вулли тут говорит не только об арабских одеяниях, но и о мундирах рядового ВВС и танковых войск).
       "В Кархемише он всегда носил cветло-пепельный (French grey) блейзер с розовой отделкой, белые шорты с цветистым арабским поясом, украшенным кистями (такой пояс носили только холостяки, и у Лоуренса кисточки были больше, чем у кого бы то ни было), серые гольфы, красные арабские туфли. Шляпы он не носил. Его длинные волосы всегда были в ужасном беспорядке — он говорил, что они слишком длинны, только если начинают попадать в рот во время еды.
       По вечерам он надевал поверх своей белой рубашки и белых шортов белую, расшитую золотом, арабскую безрукавку и великолепный плащ из золотых и серебряных нитей — одеяние ценой в 60 фунтов, купленное им за бесценок у вора на базаре в Алеппо; и по вечерам его волосы были тщательно уложены щеткой. Сидя у огня он читал — обычно Гомера или стихи Блейка и Даути — и с гладкими волосами, в ореоле роскоши, он казался удивительно непохожим на того Лоуренса, каким был в дневное время. " (3)
       Добавлю еще несколько отзывов о Лоуренсе в Кархемише. Миссис Фонтана, жена британского консула в Алеппо, посетившая раскопки, написала о молодом археологе восторженно: "в шортах и рубашке без пуговиц, перехваченных цветистым арабским поясом, он казался тем, кем и был — юношей, обладавшим редкой силой и значительной физической красотой". Она упоминает о его волосах, выгоревших на солнце и заключает: "ни до, ни после этого я не видела таких золотых волос — и таких ярких синих глаз. Темноглазые, темнокожие арабы, приходившие показать, что они нашли на раскопках, или попросить хинина для лихорадящих детей (казалось, Лоуренс знал по именах их всех и их детей) смотрели на него с восторженным обожанием. "(4).
        Брат Лоуренса, Уилл, навестивший его в сентябре 1913 года, сообщал в письме домой, что блейзер на "Неде" был белый и с эмблемой колледжа Магдалины.(5) Американец по фамилии Уильямс, посетивший раскопки тоже в 1913 году, писал о Лоуренсе: "гладко-выбритый блондин с розовато-кремовым цветом лица, которому, казалось, не могла повредить безжалостная жара долины Ефрата,... носивший широкополую панаму, мягкую белую рубашку, расстегнутую спереди, оксфордский блейзер с эмблемой колледжа Магдалины на кармане, короткие белые фланелевые шорты, частично прикрытые украшениями, свисающими с пояса, не скрывавшими, однако, его голые коленки..." (6) Лоуренс учился в колледже Иисуса, а эмблему колледжа Магдалины носил потому, что тот оплачивал его участие в экспедиции (по инициативе Хогарта — он в свое время учился именно там): Лоуренс получал субсидию в размере 100 фунтов в год (кстати, для сравнения: как известно из одного письма Лоуренса, городская девушка в жены стоила в тех местах 12 фунтов, деревенская — 2). Возвращаюсь к рассказу Вулли:
       "В нашей комнате, - она славилась римским мозаичным полом — было несколько хороших ковров, и самые лучшие купил Лоуренс. Он заказал в Алеппо два кресла из черного дерева с обивкой из белой кожи — их дизайном он гордился. Он повесил на стену привезенный из дома гобелен Морриса. У него была изящная керамическая посуда из Кютахьи и, конечно, книги.
       Рабочие прекрасно знали, что его всегда можно умилостивить, даря цветы — и ради него в период цветения роз постоянно обворовывали единственный в тех местах сад (Ахмеда Эффенди из Зормары), а сам он часто возвращался с купания с большим букетом полевых цветов для украшения нашего жилища. Он обожал купаться и много времени проводил на берегу Ефрата или в его водах; он привез из Оксфорда каноэ с мотором и совершал на нем длинные поездки." (3)
       Любовь к красоте — черта, которая тоже оставалась у Лоуренса всю жизнь. Комфорт он не отвергал, никогда не был аскетом ("я не аскет, а гедонист"(7)), но позднее казался таким многим людям, знавшим его поверхностно, потому что, во-первых, гордился своей выносливостью и умением, когда потребуется, обходиться без многих удобств, во-вторых, попросту не нуждался во многих вещах, о которых было принято думать, что они нужны любому взрослому мужчине. Сэр Рональд Сторрс, к примеру, пишет о "простом образе жизни" Лоуренса: тот не курил и не пил спиртного.(8) Сторрс, слава богу, не добавляет, что Лоуренс еще и к женщинам был равнодушен — то, что это не всегда признак аскетизма, Сторрс мог знать по себе. А вот представить, что мужчина может не любить коньяк и дорогие сигары, однако позволять себе другие предметы роскоши, он, видимо, уже не мог. Однако Шарлотта Шоу не просто так постоянно слала Лоуренсу шоколад, дорогой чай и всевозможные лакомства. Вулли пишет о Лоуренсе: "Он не курил, редко пил вино и никогда — крепкие спиртные напитки, зато любил хорошую еду и очень придирчиво относился к арабским блюдам, которые мы ели в Кархемише".(3)
       Весной 1911 год Лоуренс познакомился с Дахумом. Обстоятельства знакомства нельзя назвать романтическими. Лоуренс и его коллега Томпсон решили подшутить над одним турецким жандармом, постоянно докучавшим им просьбами о спиртном. Когда он в очередной раз попросил дать ему бренди — под тем предлогом, что его лихорадит — англичане предложили полечить его иначе: на глазах у рабочих, заглядывавших в двери, дали стакан воды, Томпсон стал громко читать "заклинания" — сперва древнееврейский алфавит, потом "Дом, который построил Джек"— и наконец в воду бросили составные части шипучего растворимого слабительного. Турок в испуге отбросил стакан и спросил, за что они хотят его, своего друга, отравить. Тогда Лоуренс и Томпсон позвали мальчишек, развозивших на осликах воду по лагерю, и велели им выпить то же самое, пообещав, что иначе их высекут. Мальчики — один из них был Дахум — выпили смесь и ушли, в страхе ощупывая свои конечности и, видимо, ожидая, что колдовство вот-вот начнет действовать. Поскольку они остались целы, турок почувствовал себя трусом, опозорившимся на глазах у рабочих, и от стыда ушел в другое место.
       На следующий день, по словам Лоуренса (описавшего всю историю в письме к Хогарту (9)), Дахум рассказывал рабочим, что пил опасное магическое зелье белых людей, которое может превратить человека в кобылу или обезьяну. С тех пор имя, вернее, прозвище, мальчика стало постоянно упоминаться в письмах Лоуренса. "Дахум" значит "темный". Мальчик был светлокож, но Лоуренс сказал Вулли, что в младенчестве тот был темнее. Однако арабский историк Сулейман Муса считает, что Лоуренс шутил: арабы любят давать имена, противоречащие внешнему виду человека, поэтому мальчик мог быть так назван именно за светлую кожу. Впрочем, и сам Лоуренс именно так объяснял происхождение прозвища Дэвиду Гарнетту. Настоящее же имя Дахума было Ахмед. Кстати, Лоуренс пытался проследить родословную Дахума и утверждал, что предками юноши были не только арабы, но и хетты. Продолжение (довольно длинный текст)
Фотографии
Источники (и некоторые цитаты по-английски)

@темы: фотографии, окружение ТЭЛ, Дахум, биография ТЭЛ, отзывы о ТЭЛ, внешность ТЭЛ, S.A.




@темы: клипы

23:52 

Доступ к записи ограничен

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра


...люблю эту песню Энди и, когда недавно ее услышала, подумала о Лоуренсе
как он любил в своей жизни, Аравия то была или окружавшие его люди...



@темы: клипы