Из воспоминаний Николетт Девас

[tes3m]

Николетт Макнамара Девас (1911-1987) — английская художница. После того, как ее отец, ирландский поэт Фрэнсис Макнамара, оставил семью, она вместе с сестрой Кэйтлин (1913-1994) жила в доме художника Огастеса Джона, друга ее родителей, ставшего для нее вторым отцом.
Отрывок из книги воспоминаний «Два блистательных отца»: «По прошествии времени кажется, что так много всего произошло после моего отъезда из школы Cours Maintenon*, когда мне было четырнадцать и пятнадцать лет. Это время в моей памяти разделено на вершины блеска, вспышки волнения и равнины скуки. Встреча с Т.Э.Лоуренсом — вспышка волнения. Его книга «Семь столпов мудрости» тогда в нашем кругу передавалась из рук в руки, и я ее с благоговением прочитала, получив разрешение старших. Мое преклонение перед героем подпитывалось слухами о его доблести и эксцентричности.
Лоуренс тогда называл себя Шоу и служил на авиабазе в Дорсете. Огастес рисовал его в послеполуденные часы.
Он прибыл во Фрайерн на мотоцикле, стремительно, со свистом, обогнул изгиб куста лавра, и заскрежетав по гравию, остановился перед домом. Голова моя была набита его книгой, и я представила верблюда вместо мотоцикла, арабские одеяния вместо бриджей и свитера. А лицо ему сожгло солнце пустыни — не могла же кожа стать красной и шелушащейся из-за какого-то плебейского дорсетского ветра.
Он испытывал к Огастесу довольно раболепное, подобострастное восхищение и называл его, к нашему большому изумлению, «хозяин». Но Огастес упивался его поклонением.
Лоуренс любил рассказывать истории, как он жил, съедая пригоршню изюма в день, и на нас, по молодости лет любивших поесть, это производило большее впечатление, чем его репутация в пустыне. Мы думали о нем как о своего рода сверхчеловеке, стоявшем выше ничтожных смертных. Он поражал нас до того дня, как Поппет** посетила его дом вместе с Огастесом, проскользнула в его кладовую для продуктов и вернулась домой с рассказом, что наш герой вовсе не герой. Она увидела холодную курицу, окорок, хлеб, масло и банку джема. Для нас это разрушило его миф.
Однажды в Рождество Лоуренс пришел на обед во Фрайерн, и едва ли он догадывался, что мы считали каждый откушенный им кусок индейки. В то Рождество он не был аскетичен. ...
Лоуренс сидел во главе стола рядом с Огастесом, а я на противоположной стороне, так что во время еды могла хорошо его видеть. За столом не было заметно, что у него слишком короткие ноги. Голова у него была выразительная, интеллектуальная, и оттого, что ее подпирал высокий воротник белого свитера, казалось, что она покоится на пьедестале. Белый свитер самым выигрышным образом делал его обветренную коричневато-красную кожу еще темнее, а удлиненные и сухие черты его лица в моих глазах были очень романтичны — мне он казался шейхом.
Впрочем, в нем была заметна какая-то скованность, он держался в стороне от легкомыслия нашей семьи и рождественских разговоров, словно был слишком велик для подобного вздора.
После обеда, когда мы все перебрались в студию, я преодолела робость и заговорила с ним. Я осторожно сказала несколько слов о том, что прочитала «Семь столбов мудрости» и считаю эту книгу совершенно изумительной. Он взглянул на меня, быстро сделал три шага в сторону — к Огастесу и завел с ним разговор. Я была слишком глупа и не поняла, что мною пренебрегли. В студии возле двери была кипа рисунков, я присоединилась к Лоуренсу, когда он их просматривал, и предложила прокомментировать. «Это один из лучших, как вы считаете?». После одной или двух таких реплик с моей стороны он бросил рисунки и ушел. До этого ко мне никогда не относились так пренебрежительно».

*Cours Maintenon — школа-пансион для девочек в Каннах.
**Поппет — Poppet John (1912–1997) дочь Джона от второй жены. В описываемый период ей было 13-14. Ее сестре Вивьен — на три года меньше. Кэйтлин Макнамара — 12-13 лет.

Николетт Девас. Портрет работы ее мужа, Энтони Деваса.
Лоуренс в гостях у Огастеса Джона в воспоминаниях других людей.

В оригинале

In retrospect much seems to have happened in the period after I left the Cours Maintenon and was aged fourteen and fifteen. It survives in my mind as a time broken by peaks of brightness, stars of excitement and flats of dullness. Meeting T.E. Lawrence counts as a star of excitement. His book the 'Seven Pillars of Wisdom' was then going the rounds of our circle and I read it with the reverence that it was accorded by my elders. Gossipy stories of his heroism and eccentricity fed my hero worship.
Lawrence was then calling himself Shaw and was stationed at an aircraft base in Dorset. Augustus was painting him in the afternoons.
He arrived at Fryern on his motor bike with a swish of speed round the laurel bend in the drive, and the gravel scratched as he came to a halt outside the house. With my head full of his book, I substituted a camel for the motor bike, Arab draperies for his breeches and polo-necked sweater, and the desert sun had scorched his face: nothing so plebeian as the Dorset wind could have caused the red peeling skin.
He had a rather cringing, obsequious admiration for Augustus and called him 'Master' much to our astonishment. But Augustus lapped up his worship.
Lawrence liked to tell stories of how he lived on a handful of raisins for his daily diet and, with our gobbling young appetites, this impressed us more than his reputation in the desert. We thought of him as a kind of superman, above 'les bassesses humaines'. He impressed us until the day Poppet visited his cottage with Augustus, sneaked into his larder, and came home to tell us that our hero was no hero. She had seen cold chicken, a joint, bread and butter and a pot of marmalade. This destroyed his myth for us.
Lawrence came to lunch one Christmas Day at Fryern, and little did he guess that we counted every mouthful of turkey. He was no ascetic that Christmas Day. ... Lawrence sat at the top of the table near Augustus, and I was farther down on the opposite side, so I had a good view of him during the meal. At the table it was not obvious that his legs were too short. His head was impressive, intelligent, and, cupped in the neck of his polo-necked white sweater, seemed to be resting a pedestal. The white sweater exaggerated his weathered red-brown skin in a very becoming manner, and his long, bony features were very romantic in my eyes and I saw him as a sheik.
Yet there was something very self-conscious about him, and he held off from all the family frivolity and Christmassy conversation as though he were too grand for such nonsense.
After lunch, as we were all trooping over to the studio, I overcame my shyness and spoke to him. In a few tentative words I told him that I had read the 'Seven Pillars' and thought it absolutely marvellous. He glanced at me, took three quick steps forward and joined Augustus and started to talk to him. I was too silly to know that I had been snubbed. Inside the studio near the the door, there was a pile of drawings and I joined Lawrence as he looked through them and offered comments. 'This is one of the best, don't you think?' After one or two such remarks on my part, he dropped the drawings and moved away. I had never been snubbed quite like that.
Two flamboyant fathers by Nicolette Devas,1967, pp. 90-92

@темы: окружение ТЭЛ, отзывы о ТЭЛ

Comments

[Talie]

наш герой вовсе не герой. Она увидела холодную курицу, окорок, хлеб, масло и банку джема. Для нас это разрушило его миф.
Однажды в Рождество Лоуренс пришел на обед во Фрайерн, и едва ли он догадывался, что мы считали каждый откушенный им кусок индейки.

Хорошая история)))))

[tes3m]

Talie, У детей и подростков (да и не только) бывают такие суровые требования к героям.

[Talie]

Ну, да.

[Friday_on_my_mind]

У детей и подростков (да и не только) бывают такие суровые требования к героям

Да, вот уже и покушать нельзя... Спасибо!

[tes3m]

Friday_on_my_mind, Вообще-то, я думаю, что в 1925-1926 году Лоуренс ел мало (он потом уедет в Индию и там на фотографиях будет очень худой), это он позднее стал есть больше. Но и до этого ему нужны были припасы, чтобы угощать гостей. А аскетом он сам себя никогда и не называл. Вместо нормальной еды он любил есть шоколад и всякое такое, и ни от кого это не скрывал (Шарлотта Шоу ему и слала всякие сладости). А в Аравии он экспериментировал над собой.

[Friday_on_my_mind]

tes3m, В Аравии, мне кажется, не особенно было хорошо с едой... Но и запасы в кладовой не ахти какое чревоугодие ))

[amethyst deceiver]

tes3m,

Вместо нормальной еды он любил есть шоколад и всякое такое, и ни от кого это не скрывал (Шарлотта Шоу ему и слала всякие сладости)

сладкоежка ))) А с девочкой уж мог бы сделать усилие над собой и быть полюбезнее.

[tes3m]

Friday_on_my_mind,

В Аравии, мне кажется, не особенно было хорошо с едой...

Это, думается, смотря для кого. Одно дело — бедняки, другое — Фейсал и его окружение.
Девочки, наверное, ожидали, что у него там только изюм и финики.
amethyst deceiver, Думаю, он ее воспринял не как ребенка, а как молодую женщину, тем более, что она сказала про его книгу, а он вряд ли мог представить, что такое кто-то даст в руки ребенку.))))

[amethyst deceiver]

tes3m,

он ее воспринял не как ребенка, а как молодую женщину

согласна, причем привлекательную молодую женщину

[tes3m]

amethyst deceiver, ну да.

[Friday_on_my_mind]

tes3m, Не знаю точно, но на изюме и финиках нормально жить и работать трудно будет! А, теперь понимаю, почему Лоуренс старался быть возле Фейсала: его там подкармливали )))

[tes3m]

Friday_on_my_mind, Возле Фейсала он старался быть потому, что ему надо было влиять именно на Фейсала, а не на кого-то другого.)))
А питался он во время войны в основном «хлебом, рисом, финиками, кофе с сахаром, бараниной, верблюжатиной, мясом антилоп» (Орланс, 118, но и по "Семи столпам" понятно, чем питался).

[Friday_on_my_mind]

tes3m, Да-да, я помню... Не роскошно, но жить можно. Он ещё писал о том, что на арабском пиру очень горячая пища, и все гости пьют из нескольких чашек )

[tes3m]

Friday_on_my_mind,

[Лукиан]

Он испытывал к Огастесу довольно раболепное, подобострастное восхищение и называл его, к нашему большому изумлению, «хозяин». Но Огастес упивался его поклонением.

[tes3m]

Roseanne, Именно.)))

[Лукиан]

tes3m, устами младенца глаголет истина

[tes3m]

Roseanne,

[Лукиан]

tes3m, кроме упивания поклонением с Огастесом ничего не было?

[tes3m]

Roseanne, Если бы и было, нам бы не сказали. Думаю, вряд ли: художник был отъявленный бабник, а его почитатель должен был соблюдать осторожность и правила приличия.

[tes3m]

Roseanne, Кстати, молодой Огастес Джон лично мне кажется красивым (о нем и писали, что он был красивый и высокий). Неудивительно, что нравился дамам.

Во время знакомства с Лоуренсом он уже выглядел, конечно, не так, но все равно был импозантным мужчиной. Он на 10 лет старше Лоуренса.

[Friday_on_my_mind]

tes3m, Спасибо за фото: Огастес Джон красивый ) И потом, Лоуренс мог восхищаться им как художником, ведь он действительно был Мастер. Я плохо знакома с биографией Джона, но по-моему, он любил изображать цыган и всякий вольный народ... Так что, Лоуренс тоже должен был ему нравиться ))

[tes3m]

Friday_on_my_mind,

И потом, Лоуренс мог восхищаться им как художником, ведь он действительно был Мастер.

Разумеется, Лоуренс и как художником им восхищался, я об этом не говорю, потому, что это очевидно, но считать кого-то мастером и писать о ком-то, что он мастер, это одно, а обращаться в жизни "Master!" — другое, иначе и девочки бы не изумлялись (они-то прекрасно знали, что он мастер, тем более, что две сами стали художницами).

[tes3m]

Friday_on_my_mind,

Так что, Лоуренс тоже должен был ему нравиться

Тем не менее вспоминают, что когда вышла книга Олдингтона, первая неодобрительная, разоблачительная биография Лоуренса, Джон воспринял ее с энтузиазмом (Гросвенор, 16). Там же Гросвенор пишет, что сын художника, Ромилли, порой замечал в Лоуренсе нечто "curiously negative", необычайно (странно) негативное (или недоброжелательное). Зато младшая дочь (Вивьен) вспоминает приятное — например, певучий голос Лоуренса.

[Friday_on_my_mind]

tes3m, Певучий голос - красиво! Я, наверно, не о том, что художник был без ума от Лоуренса или не видел его недостатков и странностей ) Он довольно много его рисовал, а будь ему Лоуренс неинтересен... ограничился бы одним портретом. Что до книги Олдингтона, Джон мог видеть в ней стремление показать Лоуренса без нимба, со всеми присущими ему качествами.

[tes3m]

Friday_on_my_mind,

Что до книги Олдингтона, Джон мог видеть в ней стремление показать Лоуренса без нимба, со всеми присущими ему качествами.

Вот-вот, хрестоматийный глянец и меня раздражает.)))
Гросвенор там рассуждает, кстати, что, мол, вряд ли Джону и правда льстило поклонение Лоуренса, т.к. искусство Джона тогда пришло в упадок, и он это понимал, и злился, когда его мастерство превозносили. Но если Лоуренс, как я и думаю, восхищался самой личностью Джона и вообще о мастерстве не заикался, ничего странного, что Джон не злился. И почему бы нам не верить Николлет, что Джону льстило восхищение Лоуренса? Она там была, Гросвенора там не было.

[Friday_on_my_mind]

tes3m,

И почему бы нам не верить Николлет, что Джону льстило восхищение Лоуренса?

Грубая лесть отталкивает умных людей, но я не думаю, что Лоуренс был в чём-то груб по отношению к Джону. Скорее всего, они понимали друг друга

[FleetinG_]

наш герой вовсе не герой Да, очень показательная история.
ИМХО, экспериментировал над собой он в Оксфорде, а в Аравии питался чем (и если) попадется
Но с точки зрения поучительности мне даже больше понравился этот пассаж:
Голова моя была набита его книгой, и я представила верблюда вместо мотоцикла, арабские одеяния вместо бриджей и свитера. А лицо ему сожгло солнце пустыни — не могла же кожа стать красной и шелушащейся из-за какого-то плебейского дорсетского ветра. Вот таковы они, рассказы очевидцев...
и не поняла, что меня обидно осадили по-моему, так от нее скорее сбежали, сверкая пятками - впрочем, может быть, ей виднее, _она_ же там была.
А Лоуренс вообще обладал свойством льстить превыше меры знакомым художникам и писателям (они-то artists, а он так, погулять вышел )

[tes3m]

FleetinG_,

экспериментировал над собой он в Оксфорде

Ага, забыла написать, но про горсть изюма есть в воспоминаниях о том, каким он был в Оксфорде. Но не в том, правда, смысле, что целый день так питался, а просто не любил обычные обеды, а видели его то с шоколадом, то с изюмом и т.п.

Вот таковы они, рассказы очевидцев...

Ну, она хоть поняла потом, что кожа обветрилась на дорсетском ветру, и посмеялась над своими подростковыми представлениями о возвышенном, а другие и не понимают никогда.)))

от нее скорее сбежали

Не ответить и сбежать, да еще в присутствии посторонних, в ответ на вежливую попытку завязать разговор (и на восхищенные слова) — это так и выглядело, что ее осадили. И даже в другие времена и в другой стране, а не только в Англии того времени (ведь даже в таком богемном доме, как у Джона, джентльмены вели себя иначе). Но «I had been snubbed. ... I had never been snubbed quite like that» можно и иначе перевести, я над этим долго думала, прежде чем остановилась на этих вариантах.

А Лоуренс вообще обладал свойством льстить превыше меры знакомым художникам и писателям

Ну да, об этом многие писали. И это видно, например, по письмам к Форстеру. А еще он обладал свойством восхищаться привлекательными мужчинами — их красотой или силой (или тем и другим вместе), что тоже хорошо видно по его письмам.

[FleetinG_]

и посмеялась над своими подростковыми представлениями о возвышенном Это-то понятно (и симпатично)
это так и выглядело Выглядело-то, пожалуй, да.