За три года до того, как Лоуренс прочитал рассказ Э.М. Форстера "Доктор Вулэкотт" (
1;
2), тот познакомил его с другим своим гомоэротическим рассказом —
"В жизни грядущей", который был написан в 1922 году. Как признавался автор в письме к Зигфриду Сассуну, рассказ возник из «полностью непристойной фантазии о миссионере, попавшем в затруднительное положение». Но затем, по его словам, «непристойность исчезла и ее место заняли печаль и страсть, пережитые мной самим» (
Civility and empire: literature and culture in British India, 1822-1922 by Anindyo Roy, стр. 124.
В этом рассказе красивый английский священник пытается обратить в христианскую веру юного туземного вождя. Туземец («изящный голоногий мальчик, которого украшали лишь алые цветы») по-своему понимает слова о «боге, имя которому Любовь» и призыв «Приди к Христу!»
«И он увидел, как умен этот мальчик и как красив, и решил завоевать его здесь и сейчас, и запечатлел поцелуй на его челе, и привлек его к лону Авраамову. И Витобай радостно прильнул - чересчур радостно и слишком надолго - и потушил светильник.»
читать дальше Затем миссионер раскаивается, но, опасаясь скандала, не решается прямо сказать Витобаю, что ночь любви больше не повторится. Вместо этого он просит того подождать пять лет. Через пять лет они вновь объясняются.
«Равнодушно, словно по-прежнему обсуждая общественные дела, молодой человек продолжал:
- Будем рассудительны, сэр. Бог продолжает приказывать мне любить вас. В этом моя жизнь, даже если вам кажется, что я занят чем-то другим. Мое тело до последнего вздоха ваше, хотя ожидание иссушило его. Пойдемте в этот чудом уцелевший лес, покуда и его не сгубили, и я буду послушен, и нам будет хорошо. Ведь уже прошло пять лет с той поры, когда вы сказали: "Еще не время".
- Да, прошло пять лет, и теперь я говорю: "Никогда".»
Еще через пять лет священник узнает, что Витобай умирает от скоротечной чахотки, и приходит, чтобы проводить его душу в мир иной.
«Мистер Пинмей боялся отважиться на поцелуй: как бы сатана не взял верх. Прежде чем умирающий примет последнее причастие, ему хотелось совершить нечто человечное, но он забыл, как это делается. ... Витобая проняла дрожь, затем он посмотрел на него с удивлением, жалостью, обожанием, презрением - со всем, но всего было понемногу, ибо душа его отлетала, и оставались лишь тени душевных движений. Он был почти рад. Болезненно поднял руку и погладил поредевшие волосы, уже не золотые.
- Слишком поздно,- прошептал он, и все-таки улыбнулся.
- Никогда не поздно,- сказал мистер Пинмей, дозволяя медленное обнимающее движение тела, которому суждено было стать последним. - Милость Божья безгранична и длится во веки веков. Он предоставит нам другую возможность. Мы ошибались в этой жизни, но в жизни грядущей все будет совсем иначе.
Умирающий, казалось, обрел наконец утешение.
- В жизни грядущей,- прошептал он, на сей раз более отчетливо.- А я и забыл про нее. Ты уверен, что она есть? ... И там тоже будет любовь?
- Будет любовь в истинном смысле этого слова.
- Истинная любовь! Ах, то-то будет радость! - Голос его обрел силу и в глазах появилась аскетическая красота, когда он обнимал друга, с которым из-за превратностей земного пути был так долго в разлуке.- Жизнь грядущая! - крикнул он.- Жизнь, жизнь, вечная жизнь. Жди меня там. И он всадил нож прямо в сердце миссионера. Выпад ножом ускорил и для него развязку. У Витобая едва достало силы столкнуть с себя мертвое тело и расправить гирлянду голубых цветов. Но он прожил на мгновение дольше, и то было самое роскошное мгновение в его жизни. ... "Я служил тебе десять лет,- подумал он,- иго твое было тяжело, но мое будет еще тяжелей, ибо ты станешь служить мне во веки веков". ... Шагнув по трупу, он забрался выше, поднял руки над головою - освещенный солнцем, голый, торжествующий, оставивший позади все болезни и унижения - и, словно сокол, нырнул с парапета навстречу испуганной тени.»Форстер считал, что этот рассказ не может быть напечатан, и показал его лишь нескольким сочувствующим друзьям, в том числе и Лоуренсу, хотя познакомился с ним всего за месяц до этого.
читать дальше Форстер попросил Лоуренса написать о впечатлениях от рассказа. Интересно, что Лоуренс сочинял свой ответ 30 апреля 1924 года, в тот же день, когда было написано письмо Шарлотте Шоу со словами:« "Тело и дух"... Мне бы хотелось верить - я построил на этом убеждении свою деятельность в Аравии — что они полностью противоположны... но в глубине своего сознания я уверен, что это одно и то же. Это хорошие новости для тела или гибель для духа? Хотелось бы знать.» Сомнения и душевные метания Лоуренса явно наложились на его оценку рассказа. «Э.М.Форстеру. 30.IV.1924.
Мой перевод письма ЛоуренсаОтзыв [на "В жизни грядущей"]? Очень сложно написать. Много ли вы поймете из моего признания, что жадно прочитав эту вещь в первый раз, я смеялся и смеялся. Сперва мне показалось, что это одна из забавнейших историй среди тех, что мне попадались — если оценивать поспешно и не касаться изящества и мастерства. Но когда я читал второй раз, то сильнее всего ощутил жалость к этому африканцу*. Вы обманули его на целую жизнь и не стоило ему ждать все это время. Тем не менее, его болезнь — преувеличение, как и внезапный прилив сил в конце. Это было слишком неожиданно. Не могли бы вы подвести к этому на последних страницах несколькими осторожными намеками на его силу, на мускулы?
Там еще кое-что меня раздражает. "Божественно красив" — отвратительное бездумное клише. Рассказ сам по себе так редкостно хорош, что его не портит и этот сор, что попадается даже в его прекраснейшем начале. Все страстное и трогательное изображено прекрасно. Но два основных персонажа внешне едва очерчены, хотя характеры их раскрыты полностью. Витобай только тогда обретает плоть и кровь, когда лежит обнаженный и умирает. До этого он был еще не облечен в материальную форму. А миссионер и вовсе ее не имеет, кроме как в той банальной фразе на первой странице. Вещь слишком короткая. Не чувствуется, что время течет естественно. Может, помогло бы иное деление на абзацы?
Необходимо ли ломать шею? Это жестоко — рывки, судорога агонии. Я бы лучше ввел более медленное удушение. Тем не менее, вы художник, и чувство, которым проникнут весь рассказ, заставляет меня ощущать, что это совсем не рядовое произведение искусства.
Вопреки вашему мнению, я склонен полагать, что рассказ вполне возможно опубликовать. Возможно, непристойности других людей воспринимаются не так остро? У меня они и отдаленно не вызывают такой неловкости, как моя подлинная история.
А между прочим, мы разные, не правда ли? Я поднимаю столько шума из-за того, что случилось со мной, а вы сочиняете сходную, но добровольную ситуацию, вокруг которой две жертвы совсем не разводят церемоний. Забавно, как люди по-разному пишут.»
Форстер ответил, что многого в письме Лоуренса не понял (тот и правда пишет очень уклончиво, когда речь касается его самого), но видит, что рассказ не понравился, и не обижается на это: этот рассказ не понравился и Зигфриду Сассуну, и Лоуэсу Диккинсону**, а больше почти никто и не читал. (Lawrence of Arabia: The Authorized Biography of T.E. Lawrence by Jeremy Wilson, 1990, стр.741) Он переписал рассказ, учитывая советы Лоуренса.
Оригинал письмаTo EM Forster 30 April 1924
Comment [on "The Life to Come"]? Oh, it's very difficult. How much you will see by my confessing that in my first
avid reading of it I ended it, & laughed & laughed. It seemed to me, in the first instance, one of the funniest things I`d ever come across It's abrupt, beyond grace & art: but at my second reading what came out of it strongest was a feeling of pity for the African man. You cogged the whole life against him and he was no good to wait all that while. None the less his illness was overdone, or his sudden spasm of strength at the end of it. It was too unexpected. Couldn't you have led up to it by some careful hints of force & sinew in the last pages? Then there were things that grated on me. "Of god-like beauty" a hateful careless worn-out phrase. The tale itself is too rare to be spoiled by a gash like that across it: and across its most beautiful opening too. The passionate & pathetic are beautifully done. But the two main figures, while very complete in character, are only shadow-drawn physically. V[ithobai] only came to shape lying just dying naked. Before that he`d not been embodied. And the missionary never, except in that hacked phrase of the first page.
The thing is too short. The passage of time doesn`t make itself felt naturally. Perhaps paragraphing might bring this out.Is breaking the neck necessary? It is brutal, snatching, a spasm of agony. I'd rather have had a slower clutching killing. However you are the artist, & the emotion charged in it all makes me feel that it`s very uncommon art. Contrary to your opinion I incline to consider it quite fit to publish. Perhaps other people's improprieties come a little less sharply upon one? It doesn`t feel to me nearly so bad as my true story.
Incidentally we`re different, aren`t we? I make an awful fuss about what happened to me and you invent a voluntary parallel, about which the two victims make no bones at all. Funny the way people work.
(Lawrence of Arabia, Strange Man of Letters: The Literary Criticism and Correspondence of T. E. Lawrence by T. E. Lawrence, edited by Harold Orlans,1993 Стр. 155)Примечания*На самом деле в рассказе описана Индия.
**Goldsworthy Lowes Dickinson (1862 - 1932) историк, член группы "Блумсберри", гомосексуалист.upd+
tes3m.diary.ru/p97411094.htm -- пояснение к переводу.
upd
Форстер также написал в ответном письме: "Я не понял слов о том, что мои "две жертвы совсем не разводят церемоний из-за того, что с ними произошло". Дикарь не хотел разводить церемонии, но миссионер делал это за двоих" (T.E.Lawrence, Correspondence with E.M.Forster and F.L.Lucas, Castle Hill Press, 2010, p. 24)
-
-
22.02.2010 в 00:33-
-
22.02.2010 в 00:49-
-
22.02.2010 в 00:56-
-
24.02.2010 в 19:13Мальчик - молоток, а священнику с его лоном Авраамовым так и надо-
-
24.02.2010 в 19:50