В биографии Бернарда Шоу, написанной Хескетом Пирсоном, приводятся слова Шоу о том, что Лоуренс "не разделял специфически "взрослого" интереса к политике и религии" (1) — и это было для Шоу главным признаком того, что тот так и не повзрослел. На первый взгляд, кажется странным, когда такое говорят о человеке, оказавшем заметное, хотя и непродолжительное, влияние на британскую внешнюю политику (значительность политической роли Лоуренса, в отличие от его военных достижений, почти не подвергается сомнению современными исследователями, что, разумеется, не всегда подразумевает положительной оценки). Может быть, Шоу преувеличивает и Лоуренс казался ему аполитичным просто потому, что не хотел с ним обсуждать политические вопросы? Шоу писал: «Хотя люди разных политических убеждений заинтересованно расспрашивали меня о русской революции, т.к. я недавно посетил Россию, Лоуренс ни разу не упомянул ее в разговоре со мной. Он никак не показывал, что осведомлен о существовании Ленина, Сталина или Муссолини... или Гитлера» (2). Возможно, Лоуренс, который очень дорожил дружбой с Шоу, опасался спровоцировать ссору, не согласившись с его левыми взглядами?
А какими были взгляды самого Лоуренса? Джордж Оруэлл, лично с ним не знакомый, назвал его "возможно, последним правым [британским] интеллектуалом" (3), но те, кто хорошо знал Лоуренса, так о нем не думали. Как предполагает Орланс в книге "Т.Э.Лоуренс. Биография расколотого героя", Оруэлл всего лишь подразумевал, что Лоуренс на войне и после нее служил «империи, Черчиллю и Военно-воздушным силам, в то время, как многие британские интеллектуалы были коммунистами, социалистами, пацифистами, критиковали империю, аристократию, партию консерваторов и "правящие классы", представители которых были среди его друзей» (3). Были они и среди его врагов, напоминает Орланс, а «дружил он и с левыми писателями — с Шоу, Форстером, Гарнеттами (Эдвардом и его сыном Дэвидом), Томлинсоном, Сассуном, Дэй-Льюисом» (3).
Орланс справедливо считает, что рискованно судить о политических убеждениях человека на основании того, сражался ли он на войне или нет. Дэвид Гарнетт уклонился от военной службы, но Зигфрид Сассун воевал, был тяжело ранен и получил медаль за храбрость. О внешнеполитической деятельности Лоуренса я хочу написать отдельно, теперь скажу лишь, что он воспринимал свое участие в войне как личное приключение и что его действиями руководили большей частью его симпатии и антипатии, а не политическая позиция.
И все же — какой была эта позиция? В юности Лоуренс, как его отец, был сторонником партии консерваторов, а в Кархемише, по словам Орланса, «он играл роль господина, владельца поместья, каким был его отец в Ирландии» (3) (до того, как бросил первую жену ради гувернантки своих детей, матери Лоуренса), но при этом не одобрял частные школы и «тип людей, которых они производили» (3), т.е. тех, из кого в основном и формировалась правящая элита Великобритании. Однако надо учитывать то обстоятельство, что сам Лоуренс не учился в частной школе (в отличие от отца, закончившего Итон) и был, по отзывам многих знакомых (и даже близких друзей), крайне субъективен в своих оценках. Алек Киркбрайд, офицер из разведки, которого Лоуренс встретил в Аравии и взял под свое начало (видимо, потому что тот хорошо знал арабский), впоследствии писал о Лоуренсе: «Я был в то время слишком юным и неопытным, чтобы понять, насколько по-женски он и любил, и ненавидел. Если он относился к кому-то одобрительно, то был очарователен, но если ему кто-то не нравился, вел себя по отношению к нему недоброжелательно и злобно. Много лет спустя я слышал, как один психолог, основываясь на тексте "Семи столпов", говорил, что Лоуренс любил и хвалил только нижестоящих. Это было не так, но правильно было бы сказать, что Лоуренс был менее склонен не любить тех, кто был младше его по возрасту и ниже по званию» (4). (Чтобы не создалось впечатления, будто Киркбрайд просто хочет очернить Лоуренса, привожу фразы, следующие за процитированными выше: «Я всегда чувствовал, что Лоуренс был примером торжества сознания над материей. По своим физическим данным он был практически тщедушен, но одной лишь силой воли заставлял свое тело совершать подвиги выносливости, в которых с ним не могли соревноваться другие, физически более сильные, люди» (4).)
После войны Лоуренс некоторое время работал на Уинстона Черчилля, который был тогда министром по делам колоний. Лоуренс неоднократно выражал свое отвращение к занятиям политикой: «Мне нравится Уинстон... Но он политик. Я бы скорее предпочел стать трубочистом, чем политиком» (в другой раз он писал, что лучше бы стал мусорщиком, чем политиком) (2). Он объяснял, почему ему неприятно заниматься политической деятельностью: "Плохо, когда видишь две стороны вопроса, а должен (официально) следовать одной" (2). У него и в самом деле не было политической доктрины, которую пытались приписать ему окружающие ("Лейбористы думают, что я империалистический шпион, консерваторы — что большевик" (2)). Один из сослуживцев, знавших его в Бридлингтоне, вспоминал: "Он редко обсуждал социальные проблемы и когда это делал, то сохранял беспристрастность, потому что, казалось, он был категорически против любых организованных социальных реформ. Но к какому-нибудь трудяге как к личности испытывал острейшую симпатию" (2).
Двойственное отношение Лоуренса к социальным реформам проявилось и в его отношении к Советскому Союзу. Он не обсуждал этот вопрос с Бернардом Шоу, но когда тот в 1931 собрался поехать в Россию вместе со своей женой Шарлоттой, Лоуренс ей написал: "Большевизму не хватает здравого смысла, а ему (Шоу), с его представлениями о целесообразности, это будет неприятно, хотя их усилия и благородны. (5)" Цель "советского эксперимента", писал Лоуренс, правильна, но "средства могут подорвать мою веру"(5). Сесилу Дей-Льюису он писал: "Проблема коммунизма в том, что он принимает слишком много всякой современной мишуры. Ненавижу мишуру" (5). Но гораздо больше, чем политическую программу, он ценил личные качества лидера. Лоуренс говорил Черчиллю (возможно, желая его подразнить), что считает Ленина величайшим человеком своего времени за то, что тот создал теорию, "воплотил ее в жизнь и укрепил" (6). Восхищался Наполеоном, перекроившим Европу, но был низкого мнения о Муссолини, обладавшем, по его мнению, практическим чутьем, но не интеллектом, не способностью к абстрактному мышлению (5). Он называл Троцкого в письме Эрнсту Тертлу "одним из самых значительных людей современности" (7), надеялся, что Англия предоставит тому политическое убежище ("я бы хотел, чтобы Англии выпала честь его принять" (7)), в письме к леди Астор назвал его "бедным Троцким", а его врагов — "грязными тварями" (8). Ленин и Троцкий нравились Лоуренсу как яркие личности. Их он противопоставлял "людям вроде Литвинова, Чичерина и компании, которые выглядят как личинки древоточца" (9) (о внешности этих политических деятелей он упоминает потому, что речь о них зашла в письме к его другу, художнику Кеннингтону, который хотел нарисовать Ленина или Троцкого). Любопытно, что, хотя Лоуренс, вопреки словам Шоу, иногда "показывал, что осведомлен о существовании Ленина" и других зарубежных политических деятелей, то, как именно он их упоминал, не опровергало догадку Шоу об отсутствии у Лоуренса "взрослого" интереса к политике. Приятель Лоуренса, известный историк Льюис Бернштейн Намье вспоминал о такой его выходке (в день свадьбы Лайонела Кертиса): «После (брачной) церемонии, мы отправились на прием, на Сент-Джеймс-сквер. По пути он сказал: «Я не хочу, чтобы объявляли мое имя. Как зовут Ленина?» «Владимир». «Давайте вы будете Ленин, а я Троцкий?» «Нет, - отвечаю, - Троцкий еврей, я буду Троцкий, а вы Ленин». Конечно же, я считал это шуткой. Когда мы добрались до входа, он подтолкнул меня внутрь и сказал мажордому: «Это мистер Троцкий». «Мистер Троцкий!» - объявил мажордом. «А я – мистер Ленин». «Мистер Ленин!» Я был раздражен и смущен, и заявил: «Вам с вашей скромностью всегда удается вызвать сенсацию». (10)
О Гитлере известно лишь одно его упоминание — в отзыве о романе Форда "Это был соловей", где, по словам Лоуренса, автор "пытается очернить Ллойд Джорджа и Гитлера — впрочем я далек от того, чтобы вступаться за этих двух сильных мира сего — такие, как они, и имен наших с ним не вспомнят" (5). Тут Лоуренс, полагаю, кокетничает — он прекрасно понимал, что стал международной "звездой".
В 1932 агент национал-социалистической партии Германии Курт фон Людеке пытался войти в контакт с Лоуренсом, но тот уклонился от дальнейшего общения.(5) В 1934 капитан Ллойд-Джонс, сторонник Освальда Мосли, лидера Британского союза фашистов, пригласил Лоуренса на обед в БСФ, тот отказался, шутливо пожелав партии Мосли, если она придет к власти, покончить с ежедневными газетами. (Лиддел Харт вспоминал, что ему Лоуренс говорил, будто в случае прихода к власти Британского союза фашистов, согласился бы стать на две недели "газетным диктатором", чтобы запретить упоминание в прессе чьих-то имен, помимо имен общественных деятелей. Лиддел Харт спросил: "Как же быть с вашим принципом свободы?" Лоуренс ответил, что не будет вреда, если запретят дешевую прессу, сохранив три приличных газеты.) Ллойд-Джонс счел письмо Лоуренса уклончивым и пригласил его на обед еще раз. Лоуренс отказался более определенно, написал, что не верит в политический успех БСФ, любезно добавив, что Мосли "необыкновенно одарён" (Лиддел Харту он, однако, говорил, что Мосли страдает манией величия и не потерпит другого, более талантливого, лидера) (11) .
Как известно, Лоуренс попал в аварию, повлекшую за собой его смерть, возвращаясь с почты, где он отправил телеграмму другу, писателю Уильямсону, приглашая его приехать в гости, даже если будет дождь. Уильямсон, сторонник Мосли, впоследствии утверждал, что перед этим послал Лоуренсу письмо, где предлагал ему встретиться с Гитлером. Однако в сохранившемся письме Уильямсона, которое Лоуренс получил перед тем, как послал телеграмму, нет никаких упоминаний о Гитлере (5).Тем не менее, друзья Лоуренса думали, что он мог намереваться примкнуть к фашистам. Форстер впоследствии писал: "Нет сомнения, если бы он не погиб, фашисты постарались бы использовать его как талисман". Грейвз тоже считал, что Лоуренс "заигрывал с идеей стать диктатором" и мог не устоять перед искушением. Орланс полагает, что они ошибались: Лоуренс после Аравии не хотел иметь ничего общего с политикой, особенно с рискованными замыслами. (11)
Иногда те, кто пишет о Лоуренсе, рассматривают его отказ заниматься общественной деятельностью и его службу механиком в Военно-воздушных силах как своего рода добровольное мученичество, боясь даже допустить мысль, что он избрал такую жизнь именно потому, что она ему нравилась. Вспоминается, как Ричард Олдингтон, только начавший писать биографию Лоуренса и еще не пришедший к убеждению, что тот был лжецом и мошенником, в письме Дэвиду Гарнетту назвал Лоуренса беднягой. Гарнетт ответил: "Вы говорите о Лоуренсе как о "бедняге, чьи несчастья...". Это означает, вы думаете, будто он был жертвой. Не сомневаюсь, вы можете привести доводы в пользу такой точки зрения, но я думаю, Бернард Шоу был ближе к истине. Он считал Лоуренса триумфально счастливым человеком, всегда получавшим то, чего он хотел. Вопрос в том, почему он хотел именно этого" (12). Лоуренс в период после Аравии хотел жить спокойно, получая от жизни удовольствие, но в то же время не мог отказаться от славы, от уважения и восхищения окружающих. Любая, и особенно успешная, политическая деятельность принесла бы ему хлопоты и почти лишила свободного времени, а ведь она могла оказаться и бесславной. А добровольный "уход в безвестность" на самом деле только добавлял загадочности к его легенде и тем самым увеличивал его славу. Леди Грегори, дружившая с супругами Шоу, в 1923 году записала в дневнике, как Шоу ответил Сидни Кокереллу (сказавшему, что "Семь столпов мудрости" надо держать в тайне): "Когда Лоуренс прячется в тайное место, оно освещено прожекторами. Если он укрывается в шахте, то развешивает вокруг нее красные флажки" (13).
Еще любопытная деталь: со слов Шарлотты Шоу леди Грегори 20 мая записала в своем дневнике: "Он (Лоуренс) приходил обедать к Шоу, и, несмотря на то, что служит рядовым, одет был чрезвычайно хорошо; и хотя он сказал, что до этого пару недель мыл тарелки в сержантской столовой, ей было трудно в это поверить, потому что руки у него были очень ухоженные. Он был очарователен, но она слышала о том, как он довольно грубо отвергал попытки с ним подружиться" (13).
Но дело было не только в желании избежать риска и иметь больше досуга. Лоуренс чувствовал себя одиночкой. Лоуренс говорил: "У меня нет чувства гражданственности (public spirit)" (2) и писал Эзре Паунду: "Мне наплевать на экономику, на нашу денежную систему, на организацию общества. Все то время, что у меня есть для размышлений, трачу на мысли о том, что зависит от меня" (2).
Лоуренс даже не считал нужным выказывать почтение к королевскому семейству, священному для англичан его времени. Многие были шокированы, когда он отказался принять медали из рук короля Англии, поставив того в крайне неловкое положение. Черчилль во время первой встречи с Лоуренсом назвал этот поступок "грубо неуважительным, чудовищным". Принц Уэльский отказался встретиться с Лоуренсом из-за этого. На вопрос Ральфа Ишема, нравится ли ему идея монархии, Лоуренс ответил: "Да, хороша в книгах для мальчиков". Особенно резко отзывался он о королеве, которая, по его словам, была очень обижена его поведением: "Меня возмущает любая учтивость, выказанная по отношению к королеве. Женщина с тяжелым характером." (11)
Такое поведение вполне согласовывалось с его взглядами на мир. Он писал о себе: "Если вам нужен ярлык, я философский анархист"; "Я анархист и хочу избежать и обращения в суд или к иным властям, и преследования с их стороны... Зачем пытаться сделать плохое терпимым?" (14) Даже когда застройщик угрожал вторгнуться на принадлежавшую Лоуренсу собственность (Поул Хилл), тот сказал, что "ни при каких обстоятельствах не прибегнет к помощи закона ни против кого. Любое правительство — такая вещь, с которой люди не должны иметь никаких дел" (14). "Мне жаль каждого пенни, которое государство вытягивает у состоятельных граждан. Оно тратит эти деньги на полицейских, таможни, флот, военно-воздушные силы, тюрьмы и политику" (14) — писал он леди Астор. Орланс спрашивает, был ли Лоуренс также и против асфальтированных дорог, светофоров, водительских прав. Лоуренс часто бывал непоследователен, но, пишет Орланс, он последовательно поддерживал свой уровень доходов на таком низком уровне, что избегал налогообложения (14). «Бунтарь против правительства, общества, организованных реформ, организованной благотворительности», как пишет о нем Орланс (11), Лоуренс порой доходил до мизантропии. Лоуренс так объяснял Эрнсту Тертлу, почему его не пугает революционная деятельность Троцкого: "Признаюсь, не боюсь его или его работы. Если страна не удовлетворена достаточно, чтобы отказаться от революции, то я очень плохо разбираюсь в ситуации.
Не спешите с мыслью, что я хвалю эту удовлетворенность: я думаю, что планета находится в омерзительном состоянии, которое любая смена партии или социальная реформа может лишь незначительно смягчить, не больше. Что нужно — так это новый господствующий вид. Контроль над рождаемостью для нас, чтобы прекратить человеческий род за 50 лет — и затем свободное место для какого-нибудь более чистого млекопитающего. Я предполагаю, это должно быть млекопитающее?" (7)
Любопытная характеристика Лоуренса как мыслителя имеется в дневнике знаменитой Беатрис Уэбб, экономиста и социолога. Она видела Лоуренса в доме Шоу в 1926 году и записала, что "полковник Лоуренс" — "привлекательная и привлекающая внимание личность, откровенно эгоцентричная и застенчивая", "с гипнотическим взглядом". «Слушать его не так интересно, как на него смотреть. Чудотворные (wonder-working) глаза с пытливым выражением наполовину ребенка, наполовину гения.Он слишком ярок для обычного позера, но мысли его пусты; есть остроумие и чуткость, нет знаний и логики» — таков был ее приговор. Прочитав "Восстание в пустыне" (сокращенную версию "Семи столпов мудрости", выпущенную для широкой публики), Беатрис Уэбб написала о Лоуренсе как об "аристократе, анархисте, художнике и подвижнике" (в оригинале аллитерация: "Aristocrat, Anarchist, Artist,... Ascetic"), наделенном мужеством и очарованием, но, в сущности, осталась при прежнем мнении: «Конечно, он выдающийся художник и в слове и в действии, однако однообразен и ограничен очень узкой областью. Он полностью занят самим собой, его точка зрения порой кажется мелочной и свидетельствующей о дурном характере, у него нет никакой прочной цели или веры, а как интеллектуал он не отличается ни знаниями, ни умением логически мыслить».(15)
Примечания, источники и цитаты по-английски.
А какими были взгляды самого Лоуренса? Джордж Оруэлл, лично с ним не знакомый, назвал его "возможно, последним правым [британским] интеллектуалом" (3), но те, кто хорошо знал Лоуренса, так о нем не думали. Как предполагает Орланс в книге "Т.Э.Лоуренс. Биография расколотого героя", Оруэлл всего лишь подразумевал, что Лоуренс на войне и после нее служил «империи, Черчиллю и Военно-воздушным силам, в то время, как многие британские интеллектуалы были коммунистами, социалистами, пацифистами, критиковали империю, аристократию, партию консерваторов и "правящие классы", представители которых были среди его друзей» (3). Были они и среди его врагов, напоминает Орланс, а «дружил он и с левыми писателями — с Шоу, Форстером, Гарнеттами (Эдвардом и его сыном Дэвидом), Томлинсоном, Сассуном, Дэй-Льюисом» (3).
Орланс справедливо считает, что рискованно судить о политических убеждениях человека на основании того, сражался ли он на войне или нет. Дэвид Гарнетт уклонился от военной службы, но Зигфрид Сассун воевал, был тяжело ранен и получил медаль за храбрость. О внешнеполитической деятельности Лоуренса я хочу написать отдельно, теперь скажу лишь, что он воспринимал свое участие в войне как личное приключение и что его действиями руководили большей частью его симпатии и антипатии, а не политическая позиция.
И все же — какой была эта позиция? В юности Лоуренс, как его отец, был сторонником партии консерваторов, а в Кархемише, по словам Орланса, «он играл роль господина, владельца поместья, каким был его отец в Ирландии» (3) (до того, как бросил первую жену ради гувернантки своих детей, матери Лоуренса), но при этом не одобрял частные школы и «тип людей, которых они производили» (3), т.е. тех, из кого в основном и формировалась правящая элита Великобритании. Однако надо учитывать то обстоятельство, что сам Лоуренс не учился в частной школе (в отличие от отца, закончившего Итон) и был, по отзывам многих знакомых (и даже близких друзей), крайне субъективен в своих оценках. Алек Киркбрайд, офицер из разведки, которого Лоуренс встретил в Аравии и взял под свое начало (видимо, потому что тот хорошо знал арабский), впоследствии писал о Лоуренсе: «Я был в то время слишком юным и неопытным, чтобы понять, насколько по-женски он и любил, и ненавидел. Если он относился к кому-то одобрительно, то был очарователен, но если ему кто-то не нравился, вел себя по отношению к нему недоброжелательно и злобно. Много лет спустя я слышал, как один психолог, основываясь на тексте "Семи столпов", говорил, что Лоуренс любил и хвалил только нижестоящих. Это было не так, но правильно было бы сказать, что Лоуренс был менее склонен не любить тех, кто был младше его по возрасту и ниже по званию» (4). (Чтобы не создалось впечатления, будто Киркбрайд просто хочет очернить Лоуренса, привожу фразы, следующие за процитированными выше: «Я всегда чувствовал, что Лоуренс был примером торжества сознания над материей. По своим физическим данным он был практически тщедушен, но одной лишь силой воли заставлял свое тело совершать подвиги выносливости, в которых с ним не могли соревноваться другие, физически более сильные, люди» (4).)
После войны Лоуренс некоторое время работал на Уинстона Черчилля, который был тогда министром по делам колоний. Лоуренс неоднократно выражал свое отвращение к занятиям политикой: «Мне нравится Уинстон... Но он политик. Я бы скорее предпочел стать трубочистом, чем политиком» (в другой раз он писал, что лучше бы стал мусорщиком, чем политиком) (2). Он объяснял, почему ему неприятно заниматься политической деятельностью: "Плохо, когда видишь две стороны вопроса, а должен (официально) следовать одной" (2). У него и в самом деле не было политической доктрины, которую пытались приписать ему окружающие ("Лейбористы думают, что я империалистический шпион, консерваторы — что большевик" (2)). Один из сослуживцев, знавших его в Бридлингтоне, вспоминал: "Он редко обсуждал социальные проблемы и когда это делал, то сохранял беспристрастность, потому что, казалось, он был категорически против любых организованных социальных реформ. Но к какому-нибудь трудяге как к личности испытывал острейшую симпатию" (2).
Двойственное отношение Лоуренса к социальным реформам проявилось и в его отношении к Советскому Союзу. Он не обсуждал этот вопрос с Бернардом Шоу, но когда тот в 1931 собрался поехать в Россию вместе со своей женой Шарлоттой, Лоуренс ей написал: "Большевизму не хватает здравого смысла, а ему (Шоу), с его представлениями о целесообразности, это будет неприятно, хотя их усилия и благородны. (5)" Цель "советского эксперимента", писал Лоуренс, правильна, но "средства могут подорвать мою веру"(5). Сесилу Дей-Льюису он писал: "Проблема коммунизма в том, что он принимает слишком много всякой современной мишуры. Ненавижу мишуру" (5). Но гораздо больше, чем политическую программу, он ценил личные качества лидера. Лоуренс говорил Черчиллю (возможно, желая его подразнить), что считает Ленина величайшим человеком своего времени за то, что тот создал теорию, "воплотил ее в жизнь и укрепил" (6). Восхищался Наполеоном, перекроившим Европу, но был низкого мнения о Муссолини, обладавшем, по его мнению, практическим чутьем, но не интеллектом, не способностью к абстрактному мышлению (5). Он называл Троцкого в письме Эрнсту Тертлу "одним из самых значительных людей современности" (7), надеялся, что Англия предоставит тому политическое убежище ("я бы хотел, чтобы Англии выпала честь его принять" (7)), в письме к леди Астор назвал его "бедным Троцким", а его врагов — "грязными тварями" (8). Ленин и Троцкий нравились Лоуренсу как яркие личности. Их он противопоставлял "людям вроде Литвинова, Чичерина и компании, которые выглядят как личинки древоточца" (9) (о внешности этих политических деятелей он упоминает потому, что речь о них зашла в письме к его другу, художнику Кеннингтону, который хотел нарисовать Ленина или Троцкого). Любопытно, что, хотя Лоуренс, вопреки словам Шоу, иногда "показывал, что осведомлен о существовании Ленина" и других зарубежных политических деятелей, то, как именно он их упоминал, не опровергало догадку Шоу об отсутствии у Лоуренса "взрослого" интереса к политике. Приятель Лоуренса, известный историк Льюис Бернштейн Намье вспоминал о такой его выходке (в день свадьбы Лайонела Кертиса): «После (брачной) церемонии, мы отправились на прием, на Сент-Джеймс-сквер. По пути он сказал: «Я не хочу, чтобы объявляли мое имя. Как зовут Ленина?» «Владимир». «Давайте вы будете Ленин, а я Троцкий?» «Нет, - отвечаю, - Троцкий еврей, я буду Троцкий, а вы Ленин». Конечно же, я считал это шуткой. Когда мы добрались до входа, он подтолкнул меня внутрь и сказал мажордому: «Это мистер Троцкий». «Мистер Троцкий!» - объявил мажордом. «А я – мистер Ленин». «Мистер Ленин!» Я был раздражен и смущен, и заявил: «Вам с вашей скромностью всегда удается вызвать сенсацию». (10)
О Гитлере известно лишь одно его упоминание — в отзыве о романе Форда "Это был соловей", где, по словам Лоуренса, автор "пытается очернить Ллойд Джорджа и Гитлера — впрочем я далек от того, чтобы вступаться за этих двух сильных мира сего — такие, как они, и имен наших с ним не вспомнят" (5). Тут Лоуренс, полагаю, кокетничает — он прекрасно понимал, что стал международной "звездой".
В 1932 агент национал-социалистической партии Германии Курт фон Людеке пытался войти в контакт с Лоуренсом, но тот уклонился от дальнейшего общения.(5) В 1934 капитан Ллойд-Джонс, сторонник Освальда Мосли, лидера Британского союза фашистов, пригласил Лоуренса на обед в БСФ, тот отказался, шутливо пожелав партии Мосли, если она придет к власти, покончить с ежедневными газетами. (Лиддел Харт вспоминал, что ему Лоуренс говорил, будто в случае прихода к власти Британского союза фашистов, согласился бы стать на две недели "газетным диктатором", чтобы запретить упоминание в прессе чьих-то имен, помимо имен общественных деятелей. Лиддел Харт спросил: "Как же быть с вашим принципом свободы?" Лоуренс ответил, что не будет вреда, если запретят дешевую прессу, сохранив три приличных газеты.) Ллойд-Джонс счел письмо Лоуренса уклончивым и пригласил его на обед еще раз. Лоуренс отказался более определенно, написал, что не верит в политический успех БСФ, любезно добавив, что Мосли "необыкновенно одарён" (Лиддел Харту он, однако, говорил, что Мосли страдает манией величия и не потерпит другого, более талантливого, лидера) (11) .
Как известно, Лоуренс попал в аварию, повлекшую за собой его смерть, возвращаясь с почты, где он отправил телеграмму другу, писателю Уильямсону, приглашая его приехать в гости, даже если будет дождь. Уильямсон, сторонник Мосли, впоследствии утверждал, что перед этим послал Лоуренсу письмо, где предлагал ему встретиться с Гитлером. Однако в сохранившемся письме Уильямсона, которое Лоуренс получил перед тем, как послал телеграмму, нет никаких упоминаний о Гитлере (5).Тем не менее, друзья Лоуренса думали, что он мог намереваться примкнуть к фашистам. Форстер впоследствии писал: "Нет сомнения, если бы он не погиб, фашисты постарались бы использовать его как талисман". Грейвз тоже считал, что Лоуренс "заигрывал с идеей стать диктатором" и мог не устоять перед искушением. Орланс полагает, что они ошибались: Лоуренс после Аравии не хотел иметь ничего общего с политикой, особенно с рискованными замыслами. (11)
Иногда те, кто пишет о Лоуренсе, рассматривают его отказ заниматься общественной деятельностью и его службу механиком в Военно-воздушных силах как своего рода добровольное мученичество, боясь даже допустить мысль, что он избрал такую жизнь именно потому, что она ему нравилась. Вспоминается, как Ричард Олдингтон, только начавший писать биографию Лоуренса и еще не пришедший к убеждению, что тот был лжецом и мошенником, в письме Дэвиду Гарнетту назвал Лоуренса беднягой. Гарнетт ответил: "Вы говорите о Лоуренсе как о "бедняге, чьи несчастья...". Это означает, вы думаете, будто он был жертвой. Не сомневаюсь, вы можете привести доводы в пользу такой точки зрения, но я думаю, Бернард Шоу был ближе к истине. Он считал Лоуренса триумфально счастливым человеком, всегда получавшим то, чего он хотел. Вопрос в том, почему он хотел именно этого" (12). Лоуренс в период после Аравии хотел жить спокойно, получая от жизни удовольствие, но в то же время не мог отказаться от славы, от уважения и восхищения окружающих. Любая, и особенно успешная, политическая деятельность принесла бы ему хлопоты и почти лишила свободного времени, а ведь она могла оказаться и бесславной. А добровольный "уход в безвестность" на самом деле только добавлял загадочности к его легенде и тем самым увеличивал его славу. Леди Грегори, дружившая с супругами Шоу, в 1923 году записала в дневнике, как Шоу ответил Сидни Кокереллу (сказавшему, что "Семь столпов мудрости" надо держать в тайне): "Когда Лоуренс прячется в тайное место, оно освещено прожекторами. Если он укрывается в шахте, то развешивает вокруг нее красные флажки" (13).
Еще любопытная деталь: со слов Шарлотты Шоу леди Грегори 20 мая записала в своем дневнике: "Он (Лоуренс) приходил обедать к Шоу, и, несмотря на то, что служит рядовым, одет был чрезвычайно хорошо; и хотя он сказал, что до этого пару недель мыл тарелки в сержантской столовой, ей было трудно в это поверить, потому что руки у него были очень ухоженные. Он был очарователен, но она слышала о том, как он довольно грубо отвергал попытки с ним подружиться" (13).
Но дело было не только в желании избежать риска и иметь больше досуга. Лоуренс чувствовал себя одиночкой. Лоуренс говорил: "У меня нет чувства гражданственности (public spirit)" (2) и писал Эзре Паунду: "Мне наплевать на экономику, на нашу денежную систему, на организацию общества. Все то время, что у меня есть для размышлений, трачу на мысли о том, что зависит от меня" (2).
Лоуренс даже не считал нужным выказывать почтение к королевскому семейству, священному для англичан его времени. Многие были шокированы, когда он отказался принять медали из рук короля Англии, поставив того в крайне неловкое положение. Черчилль во время первой встречи с Лоуренсом назвал этот поступок "грубо неуважительным, чудовищным". Принц Уэльский отказался встретиться с Лоуренсом из-за этого. На вопрос Ральфа Ишема, нравится ли ему идея монархии, Лоуренс ответил: "Да, хороша в книгах для мальчиков". Особенно резко отзывался он о королеве, которая, по его словам, была очень обижена его поведением: "Меня возмущает любая учтивость, выказанная по отношению к королеве. Женщина с тяжелым характером." (11)
Такое поведение вполне согласовывалось с его взглядами на мир. Он писал о себе: "Если вам нужен ярлык, я философский анархист"; "Я анархист и хочу избежать и обращения в суд или к иным властям, и преследования с их стороны... Зачем пытаться сделать плохое терпимым?" (14) Даже когда застройщик угрожал вторгнуться на принадлежавшую Лоуренсу собственность (Поул Хилл), тот сказал, что "ни при каких обстоятельствах не прибегнет к помощи закона ни против кого. Любое правительство — такая вещь, с которой люди не должны иметь никаких дел" (14). "Мне жаль каждого пенни, которое государство вытягивает у состоятельных граждан. Оно тратит эти деньги на полицейских, таможни, флот, военно-воздушные силы, тюрьмы и политику" (14) — писал он леди Астор. Орланс спрашивает, был ли Лоуренс также и против асфальтированных дорог, светофоров, водительских прав. Лоуренс часто бывал непоследователен, но, пишет Орланс, он последовательно поддерживал свой уровень доходов на таком низком уровне, что избегал налогообложения (14). «Бунтарь против правительства, общества, организованных реформ, организованной благотворительности», как пишет о нем Орланс (11), Лоуренс порой доходил до мизантропии. Лоуренс так объяснял Эрнсту Тертлу, почему его не пугает революционная деятельность Троцкого: "Признаюсь, не боюсь его или его работы. Если страна не удовлетворена достаточно, чтобы отказаться от революции, то я очень плохо разбираюсь в ситуации.
Не спешите с мыслью, что я хвалю эту удовлетворенность: я думаю, что планета находится в омерзительном состоянии, которое любая смена партии или социальная реформа может лишь незначительно смягчить, не больше. Что нужно — так это новый господствующий вид. Контроль над рождаемостью для нас, чтобы прекратить человеческий род за 50 лет — и затем свободное место для какого-нибудь более чистого млекопитающего. Я предполагаю, это должно быть млекопитающее?" (7)
Любопытная характеристика Лоуренса как мыслителя имеется в дневнике знаменитой Беатрис Уэбб, экономиста и социолога. Она видела Лоуренса в доме Шоу в 1926 году и записала, что "полковник Лоуренс" — "привлекательная и привлекающая внимание личность, откровенно эгоцентричная и застенчивая", "с гипнотическим взглядом". «Слушать его не так интересно, как на него смотреть. Чудотворные (wonder-working) глаза с пытливым выражением наполовину ребенка, наполовину гения.Он слишком ярок для обычного позера, но мысли его пусты; есть остроумие и чуткость, нет знаний и логики» — таков был ее приговор. Прочитав "Восстание в пустыне" (сокращенную версию "Семи столпов мудрости", выпущенную для широкой публики), Беатрис Уэбб написала о Лоуренсе как об "аристократе, анархисте, художнике и подвижнике" (в оригинале аллитерация: "Aristocrat, Anarchist, Artist,... Ascetic"), наделенном мужеством и очарованием, но, в сущности, осталась при прежнем мнении: «Конечно, он выдающийся художник и в слове и в действии, однако однообразен и ограничен очень узкой областью. Он полностью занят самим собой, его точка зрения порой кажется мелочной и свидетельствующей о дурном характере, у него нет никакой прочной цели или веры, а как интеллектуал он не отличается ни знаниями, ни умением логически мыслить».(15)
Примечания, источники и цитаты по-английски.
-
-
02.01.2011 в 15:02-
-
03.01.2011 в 14:18-
-
06.03.2011 в 16:02Поведение Лоуренса, который всегда стремился разложить все по разным ящичкам для разных друзей - пожалуй, да, обоснованно. В "Переменах на Востоке" он пишет же: "Сказанное вовсе не означает, будто учение Ленина найдет отклик в сознании азиатских крестьян — оно не пользуется сочувствием даже у крестьян русских", что мне в свое время показалось более трезвой позицией, чем у многих западных левых интеллектуалов
А так, конечно, индивидуалиста и анархиста попробуй к какой-нибудь политической партии пристегни
-
-
06.03.2011 в 16:10-
-
06.03.2011 в 16:47Про Ленина хотелось бы, да
-
-
06.03.2011 в 17:16-
-
06.03.2011 в 19:15Ну вот, теперь очень прошу цитату из Чуковского...
-
-
07.03.2011 в 00:44...Эта тогдашняя ложь, эта путаница - и есть источник всех моих фальшей и лжей дальнейшего периода.... Раздребежжилась моя "честность с собою" еще в молодости.... И отсюда пошла привычка мешать боль, шутовство и ложь - никогда не показывать людям себя - отсюда, отсюда пошло все остальное. Это я понял только теперь.»(Дневник за 25 год)
Вспоминается, когда Кеннингтон прочел Олдингтона, он, защищая Лоуренса, все же писал что-то вроде: "Да, у Лоуренса были черты, проистекавшие из его незаконнорожденности".
-
-
11.03.2011 в 17:18-
-
11.03.2011 в 17:27-
-
15.03.2011 в 16:16-
-
16.03.2011 в 11:41