Рядовой Мякиш, или Too True To Be Good

[arabiannights]

Я даже и не сомневаюсь, что большинство из присутствующих читало это на английском
gutenberg.net.au/ebooks03/0300591h.html
но вдруг кому-то не хватает русской версии, как не хватало когда-то мне?
Если нет - я переложу к себе, чтобы не загромождать, а пока что все-таки вот - избранные сцены в переводе Веры Топер. Из шеститомного собрания сочинений Бернарда Шоу

Морской берег в гористой местности. Гряда песчаных дюн скрывает лежащую за ней равнину; видны только вершины далекого горного хребта. Деревянный барак с электрическим сигнальным рожком на стене говорит о том, что перед нами военный лагерь. Против барака – палатка-купальня из полосатого холста, у входа в нее – складной стул. Если смотреть со стороны берега, то барак приходится направо, а палатка налево. Финиковая пальма, растущая близ барака, отбрасывает длинную тень, ибо время – раннее утро.
В тени этой пальмы, в шезлонге, сидит полковник британской службы и мирно читает еженедельное приложение к газете «Таймс»; однако снаряжение его включает револьвер. Легкое плетеное кресло, предназначенное для посетителей, стоит тут же, возле барака. Хотя полковнику сильно за пятьдесят, он все еще строен, благообразен, подтянут – военный с головы до пят. Полностью его чин и звание гласят: полковник Толбойс, кавалер креста Виктории и ордена «За примерную службу». Эти отличия он получил, еще когда командовал ротой, и с тех пор не терялся. Мирное чтение газеты нарушает серия оглушительных взрывов, указывающих на то, что со стороны, противоположной бараку, приближается мощный мотоцикл с явно неисправным глушителем.

ТОЛБОЙС. Черт подери, какой шум!

Незримый мотоциклист слезает с машины и быстро ведет ее, причем она издает невыносимый треск.

(Сердито). Остановите мотоцикл, слышите?

Шум прекращается. Мотоциклист, поставив машину на место, сняв перчатки и очки, появляется из-за палатки и подходит к полковнику; в руке у него пакет.
Это весьма заурядного вида нижний чин в запыленной одежде; его обветренное лицо тоже в пыли и песке. Все остальное безупречно: мундир и обмотки надеты точно по форме; он отвечает быстро и без запинки. Но полковник, уже рассерженный шумом мотоцикла и вынужденным перерывом в чтении газеты, разглядывает его сурово и немилостиво, ибо в облике этого солдата есть какой-то необъяснимый, раздражающий изъян. На голове у него белый тропический шлем с покрывалом, которое сбоку производит впечатление незаправленного подола рубашки, а спереди похоже на вуаль, накинутую на кудрявую женскую головку, что уже никак не приличествует солдату. Сложен он как семнадцатилетний юноша, а удлиненный череп и веллингтоновский нос и подбородок он, видимо, позаимствовал у кого-то со специальной целью позлить полковника. К счастью для мотоциклиста, все эти недочеты не могут быть внесены в штрафной лист и переданы на рассмотрение военному прокурору, и это еще усугубляет досаду полковника. Мотоциклист, по-видимому, отдает себе отчет, что его наружность производит странное впечатление: хотя свои ответы он отчеканивает с военной краткостью и точностью, неуловимая улыбка иногда придает его лицу ироническое выражение, словно он разыгрывает какую-то веселую шутку. Мотоциклист отдает честь, вручает полковнику пакет и вытягивается в струнку.

ТОЛБОЙС (беря в руки пакет). Это что такое?
МОТОЦИКЛИСТ. Меня посылали в горы с письмом к старшине туземной деревни, сэр. Это его ответ, сэр.
ТОЛБОЙС. Первый раз слышу. Кто вас послал?
МОТОЦИКЛИСТ. Полковник Саксби, сэр.
ТОЛБОЙС. Полковник Саксби только что уехал в штаб, он серьезно заболел. Вместо него принял командование я, полковник Толбойс.
МОТОЦИКЛИСТ. Это мне известно, сэр.
ТОЛБОЙС. Так что же, это частное письмо, которое нужно переслать ему, или это официальная бумага?
МОТОЦИКЛИСТ. Официальная бумага, сэр. Служебный документ, сэр. Можете распечатать.
ТОЛБОЙС (поворачиваясь в шезлонге и с гневным сарказмом в упор глядя на мотоциклиста). Благодарю вас. (Окидывает его взглядом от башмаков до переносицы). Ваша фамилия?
МОТОЦИКЛИСТ. Слаб, сэр.
ТОЛБОЙС (брезгливо). Как?
МОТОЦИКЛИСТ. Слаб, сэр: эс, эл, а, бэ.

Толбойс с омерзением смотрит на него, затем вскрывает пакет. Пока он в недоумении разглядывает письмо, царит тягостное молчание.

ТОЛБОЙС. На местном диалекте. Позовите переводчика.
СЛАБ. Там ничего важного нет, сэр. Письмо было послано только для того, чтобы порязить старшину.
ТОЛБОЙС. Ах, вот как? Кто дал вам это поручение?
СЛАБ. Сержант, сэр.
ТОЛБОЙС. Для передачи письма, адресованного полковником Саксби старшине туземной деревни, ему следовало выбрать кого-нибудь чином постарше и способного поразить. Что это ему вздумалось назначить вас?
СЛАБ. Я сам вызвался, сэр.
ТОЛБОЙС. Вот как? Вы считаете себя способным поражать? Вы, вероятно, думаете, что за вас говорит престиж Британской империи?
СЛАБ. Нет, сэр. Но я знаю местность. И немного говорю на здешнем диалекте.
ТОЛБОЙС. Блистательно! А почему при таких талантах вы даже не в чине капрала?
СЛАБ. Не имею соответствующего образования, сэр.
ТОЛБОЙС. Неграмотный! И не стыдно вам?
СЛАБ. Нет, сэр.
ТОЛБОЙС. Даже гордитесь этим, а?
СЛАБ. Ничего не поделаешь, сэр.
ТОЛБОЙС. А каким образом вы узнали эту страну?
СЛАБ. До службы в армии я в некотором роде бродяжничал, сэр.
ТОЛБОЙС. Ну, попадись мне сержант, который занес вас в список рекрутов, я показал бы ему. Вы позорите армию.
СЛАБ. Так точно, сэр.
ТОЛБОЙС. Ступайте, пошлите ко мне переводчика. А сами не возвращайтесь. Не мозольте мне глаза.
СЛАБ (нерешительно). Э-э...
ТОЛБОЙС (повелительно). Ну? Вы приказ слышали? Пришлите переводчика.
СЛАБ. Дело в том, полковник...
ТОЛБОЙС (негодуя). Как вы смеете называть меня «полковник» и говорить мне, в чем дело! Выполняйте приказ и придержите язык.
СЛАБ. Слушаю, сэр. Виноват, сэр. Переводчик – это я.

Толбойс вскакивает. Он, словно башня, высится над Слабом, который от этого кажется еще меньше ростом. Для вящей внушительности скрестив руки на груди, полковник готов разразиться уничтожающей отповедью, но вдруг опускает руки и с покорным вздохом снова садится.

ТОЛБОЙС (устало и почти дружелюбно). Отлично. Если вы переводчик, то переведите мне это письмо. (Протягивает письмо).
СЛАБ (не беря его). Не нужно, благодарю вас, сэр. Старшина не мог сочинить письмо, сэр. Пришлось мне это сделать за него.
ТОЛБОЙС. Откуда вы знаете, что писал полковник Саксби?
СЛАБ. Я прочел письмо старшине, сэр.
ТОЛБОЙС. Он просил вас об этом?
СЛАБ. Так точно, сэр.
ТОЛБОЙС. Он не имел права сообщать содержание такого письма нижнему чину. Он, должно быть, сам не понимал, что делает. Вы, вероятно, выдали себя за офицера? Ведь так?
СЛАБ. Для него это одно и то же, сэр. Он величал меня владыкой Западных островов.
ТОЛБОЙС. Вас? Такую козявку? В письме же, вероятно, указано, что оно посылается через обыкновенного рядового, не имеющего никаких полномочий. Кто составил письмо?
СЛАБ. Полковой писарь, сэр.
ТОЛБОЙС. Позовите его. Скажите, чтобы он захватил запись распоряжений полковника Саксби. Слышите? Перестаньте гримасничать. И пошевеливайтесь. Позовите полкового писаря.
СЛАБ. Дело в том...
ТОЛБОЙС (грозно).Опять!!
СЛАБ. Виноват, сэр. Полковой писарь – это я.
ТОЛБОЙС .Что? Так вы сами написали и письмо, и ответ?
СЛАБ. Так точно, сэр.
ТОЛБОЙС Значит, либо вы сейчас врете, либо соврали, когда сказали, что вы неграмотный. Так как же?
СЛАБ. Очевидно, я не способен выдержать экзамен, когда дело доходит до моего производства. Нервы, должно быть, сэр.
ТОЛБОЙС. Нервы! Какие у солдата могут быть нервы? Вы хотите сказать, что вы плохой солдат, и поэтому вас суют куда попало, подальше от военных действий?
СЛАБ. Так точно, сэр.
ТОЛБОЙС. Надеюсь, в следующий раз, когда вас пошлют с письмом, вы попадете в руки разбойников, и надолго.
СЛАБ. Никаких разбойников нет, сэр.
ТОЛБОЙС .Нет разбойников? Вы говорите, нет разбойников?
СЛАБ. Так точно, сэр.
ТОЛБОЙС. Вы знакомы с воинским уставом?
СЛАБ. Я слышал, как его читали вслух, сэр.
ТОЛБОЙС .Вы поняли, что там сказано?
СЛАБ. Думаю, что понял, сэр.
ТОЛБОЙС. Вы думаете! Ну, так подумайте хорошенько. Вы служите в экспедиционном отряде, посланном для подавления деятельности разбойников этой местности и для спасения английской леди, за которую они требуют выкуп. Это-то вы знаете? Не думаете, а знаете, а?
СЛАБ. Так говорят, сэр.
ТОЛБОЙС .И еще вы знаете, что, по уставу, каждый, кто, состоя в действующей армии, заведомо совершает поступок, могущий помешать успехам армии его величества или части таковой, подлежит смертной казни. Вы понимаете? Смертной казни.
СЛАБ. Так точно, сэр. Закон об армии, часть первая, раздел четвертый, параграф шестой. А может быть, вы имеете в виду раздел пятый, параграф пятый, сэр?
ТОЛБОЙС .Вот как? Будьте так добры и процитируйте раздел пятый, параграф пятый.
СЛАБ. Слушаю, сэр. «Распространяет устные слухи, рассчитанные на то, чтобы вызвать необоснованную тревогу или уныние».
ТОЛБОЙС. Счастье ваше, рядовой Слаб, что в законе ничего не сказано о нижних чинах, вызывающих уныние одним своим видом. Иначе ваша жизнь не стоила бы и ломаного гроша.
СЛАБ. Так точно, сэр. Прикажете зарегистрировать письмо и ответ с приложением перевода, сэр?
ТОЛБОЙС (рвет письмо на клочки).По вашей милости все это превратилось в буффонаду. Что сказал старшина?
СЛАБ. Он только сказал, что теперь здесь очень хорошие дороги, сэр. Круглый год оживленное автомобильное движение. Последний разбойник ушел на покой пятнадцать лет тому назад, ему сейчас девяносто лет.
ТОЛБОЙС. Обычная ложь! Этот старшина в стачке с разбойниками. Сам, наверное, не без греха.
СЛАБ. Не думаю, сэр. Дело в том...
ТОЛБОЙС. Опять «дело в том»!
СЛАБ. Виноват, сэр. Тот старый разбойник и есть старшина. Он послал вам в подарок барана и пять индеек.
ТОЛБОЙС. Немедленно отправить обратно. Отвезите их на вашем мерзком мотоцикле. Объясните ему, что английские офицеры не азиаты, они не берут взяток у местных властей, в чьих владениях они обязаны восстановить порядок.
СЛАБ. Он этого не поймет, сэр. Он не поверит, что вы облечены властью, если вы не примете подарков. Да они еще и не прибыли.
ТОЛБОЙС. Так вот, как только прибудут его гонцы, отправьте их обратно вместе с бараном и индейками и приложите записку о том, что преданностью и усердием можно завоевать мое расположение, но купить его нельзя.
СЛАБ. Они не посмеют вернуться обратно ни с подарками, ни с запиской. Они украдут барана и индеек и передадут дружеский привет от вас. Лучше оставьте себе мясо и птицу, сэр. Это будет приятное разнообразие после армейского рациона.
ТОЛБОЙС. Рядовой Слаб!
СЛАБ. Слушаю, сэр.
ТОЛБОЙС. Если когда-нибудь на вас возложат командование этой экспедицией, вы, разумеется, будете придерживаться своих убеждений и своих моральных принципов. А пока что будьте любезны повиноваться моим приказам и не прекословить.
СЛАБ. Слушаю, сэр. Виноват, сэр.
(...)
В эту минуту Толбойс и Слаб выходят из-за угла барака. Больная, не сдержав стремительного бега, с размаху налетает на полковника.
ТОЛБОЙС (строго). Что такое? Что ты здесь делаешь? Почему ты шумишь? Не смей сжимать кулаки в моем присутствии!

Она покорно опускает голову.

Что случилось?
БОЛЬНАЯ (кланяясь, нараспев). Акчево сан у алыб.
ТОЛБОЙС. По-английски говоришь?
БОЛЬНАЯ. Нет, не англис.
ТОЛБОЙС. А по-французски?
БОЛЬНАЯ. Не франсус, туан. Алеб генс йынрог отч.
ТОЛБОЙС. Ну, хорошо, чтобы этого больше не было! А теперь ступай!

Она, кланяясь, пятится к палатке. Толбойс садится в шезлонг.

(Слабу). Эй, послушайте! Вы сказали, что вы переводчик. Вы поняли, что говорила эта женщина?
СЛАБ. Так точно, сэр.
ТОЛБОЙС. Какое это наречье? Мне показалось, что не то, на котором говорят местные жители.
СЛАБ. Так точно, сэр. И я так говорил в детстве. Школьный жаргон, сэр.
ТОЛБОЙС. Школьный жаргон? О чем вы говорите?
СЛАБ. Слова наоборот, и расстановка слов обратная, сэр. Значит, она эти две фразы знает наизусть.
ТОЛБОЙС. Туземка? Как это может быть? Я сам бы не сумел.
СЛАБ. Значит, она не туземка, сэр.
ТОЛБОЙС. Но это нужно расследовать. Удалось вам разобрать, что она говорила?
СЛАБ. Только «акчево сан», сэр. Это нетрудно. А дальше уже легко было догадаться.
ТОЛБОЙС. А что такое «акчево»?
СЛАБ. Овечка, сэр.
ТОЛБОЙС. Она назвала меня овечкой?
СЛАБ. Нет, сэр. Она только сказала: «Была у нас овечка». А когда вы спросили ее, говорит ли она по-французски, она, понятно, ответила: «что горный снег, бела».
ТОЛБОЙС. Так это же наглость.
СЛАБ. Зато она вышла из затруднения, сэр.
ТОЛБОЙС. Нешуточное дело. Эта женщина выдает себя перед графиней за прислужницу-туземку.
СЛАБ. Вы так думаете, сэр?
ТОЛБОЙС. Я не думаю, я знаю. Не валяйте дурака. Подтянитесь и отвечайте поумней, если можете.
СЛАБ. Да, сэр. Нет, сэр.
ТОЛБОЙС (сердито рычит на него). «Бэ-бэ-бэ, черный мой баран, дай побольше шерсти». – «Да, сэр,нет, сэр, ничего не дам». Не смейте говорить мне: да, сэр, нет, сэр.
СЛАБ. Слушаю, сэр.
ТОЛБОЙС. Пойдите верните эту женщину. Только, смотрите, ни слова ей о том, что я разгадал ее. Когда я с ней покончу, вы дадите мне объяснения по поводу хлопушек.
СЛАБ. Слушаю, сэр. (Уходит в палатку).
(...)
Больная подходит к полковнику с видом ангельской невинности, падает на колени, подняв ладони, и стукается лбом о землю.
ТОЛБОЙС. Говорят, ты очень быстрая. Но пуля быстрее тебя. (Похлопывает рукой по револьверу). Понимаешь?
БОЛЬНАЯ. Акчево сан у алыб, алеб генс йынрог отч...
ТОЛБОЙС (язвительно). И кто бы ни окликнул...
БОЛЬНАЯ (подхватывая). К тому бежит она. Раскусили меня, полковник! Какой вы догадливый! Ну, в чем же дело?
ТОЛБОЙС. Вот это я намерен выяснить. Вы не уроженка...
БОЛЬНАЯ. Уроженка, но только графства Сомерсет.
ТОЛБОЙС. Вот именно. Для чего этот маскарад? Почему вы скрывали от меня, что говорите по-английски?
БОЛЬНАЯ. Ради шутки.
ТОЛБОЙС. Это не ответ. Зачем вы выдавали себя за прислужницу-туземку? Быть служанкой вовсе не шутка. Отвечайте. И не пытайтесь изворачиваться. Зачем вы выдавали себя за служанку?
БОЛЬНАЯ. Знаете, полковник, в наше время не хозяйка командует в доме, а прислуга.
ТОЛБОЙС. Оригинально. Вы, пожалуй, скажете, что нижний чин может лучше командовать воинской частью, чем полковник?

Клаксон издает пронзительные гудки. Полковник выхватывает револьвер и со всех ног бежит вверх по песчаному склону, но Слаб опережает его и, добравшись до вершины, начинает отдавать команды, словно это само собой разумеется, не обращая внимания на окаменевшего от изумления полковника. Обри, вскочив на ноги, идет за ними посмотреть, что происходит. Цыпка в паническом страхе хватает больную за руку и тащит ее к палатке, но больная резко отталкивает ее и, как только начинается пальба, бежит на звук выстрелов.

СЛАБ. К оружию! Заряжай! Приготовить ракеты! Сколько их, сержант, как вы думаете? Какая дистанция?
СЕРЖАНТ ФИЛДИНГ (за сценой). Сорок всадников. Около девятисот ярдов.
СЛАБ. Готовьсь! Прицел тысяча восемьсот, поверху, без попаданий! Десять залпов. Огонь!

Залп.

Ну, как?
ГОЛОС СЕРЖАНТА. Продолжают идти, сэр.
СЛАБ. Первый ракетный взвод, приготовиться! Контакт!

Оглушительный взрыв справа.

Ну, как?
ГОЛОС СЕРЖАНТА. Остановились.
СЛАБ. Второй ракетный взвод, приготовиться! Контакт!

Взрыв слева.

Ну как?
ГОЛОС СЕРЖАНТА. Ускакали, сэр, все до единого.

Слаб, снова в роли незаметного рядового, спускается с дюн, за ним идет Обри. Они становятся один справа, другой слева от полковника.

СЛАБ. Все в порядке, сэр. Простите за беспокойство.
ТОЛБОЙС. Ах, вот как? И это все, по-вашему?
СЛАБ. Так точно, сэр. Вам не о чем тревожиться. Разрешите составить донесение, сэр? Серьезное столкновение, враг разбит, английские войска потерь не имели. Могут представить к ордену «За примерную службу», сэр.
ТОЛБОЙС. Рядовой Слаб! Простите мою дерзость, но позвольте спросить, кто командует этой экспедицией, вы или я?
СЛАБ. Вы, сэр.
ТОЛБОЙС (пряча револьвер). Вы мне льстите. Благодарю вас. Позвольте задать вам еще один вопрос: кто разрешил вам перетащить весь полковой запас ракет на дюны и взорвать их под носом у противника?
СЛАБ. Это обязанность связиста. Связист – это я. Мне нужно было убедить противника, что окрестные горы ощетинились британскими пушками. Теперь он в этом уверен. Больше он нас не потревожит.
ТОЛБОЙС. Интересно. Полковой писарь, переводчик, связист. Еще какое-нибудь звание, о котором я не осведомлен?
СЛАБ. Нет, сэр.
ТОЛБОЙС. Вы уверены, что вы не фельдмаршал?
СЛАБ. Совершенно уверен, сэр. Никогда не поднимался выше полковника.
ТОЛБОЙС. Вы были полковником? Как это понять?
СЛАБ. Только для почета, сэр. По особому распоряжению, ради приличия, в тех случаях, когда мне приходилось принимать командование.
ТОЛБОЙС. А почему вы сейчас рядовой?
СЛАБ. Я предпочитаю не иметь чина, сэр. Руки развязаны. И общество в офицерском собрании мне не по душе. Я всегда ухожу в отставку и вновь записываюсь рядовым.
ТОЛБОЙС. Всегда? Сколько раз вы получали офицерский чин?
СЛАБ. Точно не помню, сэр. Кажется, три.
ТОЛБОЙС. Черт знает что!
БОЛЬНАЯ. Ах, полковник! А вы-то принимали этого военного гения за полуидиота!
ТОЛБОЙС (с апломбом). Ничего удивительного. Симптомы в точности те же. (Слабу). Можете идти.

Слаб козыряет и молодцевато уходит.

ОБРИ. Ну и ну!
ГРАФИНЯ. Ах, черт его... (Спохватившись). Tiens, tiens, tiens.
БОЛЬНАЯ. Как вы поступите с ним, полковник?
ТОЛБОЙС. Сударыня, секрет командования и в армии и вне ее состоит в том, чтобы никогда не терять времени на дело, которое можно поручить подчиненному. Я увлекаюсь акварельной живописью... До сих пор командование полком мешало мне предаваться любимому занятию, - отныне я всецело посвящу себя искусству и предоставлю руководство экспедицией рядовому Слабу. И поскольку вы все, по-видимому, на более короткой ноге с ним, чем я смею претендовать, то сделайте мне одолжение и сообщите ему – так, мимоходом, понимаете? – что я уже имею орден «За примерную службу» и в настоящее время интересуюсь орденом Бани – вернее, интересуется моя жена. Ибо в данную минуту меня занимает только одна мысль: написать мне это небо берлинской лазурью или кобальтом.
ГРАФИНЯ. Как вы можете тратить время на какие-то картинки?
ТОЛБОЙС. Графиня, я пишу картины, чтобы остаться в своем уме. Имея дело с людьми – все равно, с мужчинами или женщинами, - я чувствую себя помешанным. Человечество всегда обманывало меня, природа – никогда.
(...)
Слаб, весь в грязи и пыли, с сумкой, полной бумаг, энергичными шагами идет по проходу.
ТОЛБОЙС. Скажите, Слаб, вы не можете обойтись мотоциклом нормальной мощности? Вам непременно нужно мчаться со скоростью восемьдесят миль в час?
СЛАБ. Я привез вам приятную новость, полковник, а приятные новости торопятся.
ТОЛБОЙС. Мне?
СЛАБ. Награждение орденом Бани, сэр. (Передает бумагу.) Постановление получено радиограммой.
ТОЛБОЙС (обрадованный, встает с места и берет сумагу). А-а! Ну, поздравляйте меня, друзья! Наконец-то моя Сара стала леди Толбойс! (Садится и углубляется в изучение бумаги.)
ОБРИ Великолепно!
СЕРЖАНТ (вместе) Вы заслужили эту награду, сэр!
ЦЫПКА Я так рада за вас!
СТАРИК. Смею ли узнать, сэр, за какие заслуги вы удостоены столь высокой награды?
ТОЛБОЙС. Я выиграл битву хлопушек. Я подавил деятельность здешних разбойников. Я вырвал из их рук английскую леди. Правительство готовится ко всеобщим выборам, и мои скромные достижения должны послужить ему во славу.
СТАРИК. Разбойники? И много их здесь?
ТОЛБОЙС. Ни одного.
СТАРИК. Так как же... А английская леди, которую вы вырвали из их рук?..
ТОЛБОЙС. Она все время была в моих руках, в полной безопасности.
СТАРИК (все с большим недоумением). О-о! А битва хлопушек...
ТОЛБОЙС. Ее выиграл рядовой Слаб. Я тут совершенно ни при чем.
ОБРИ. Разбойников и английскую леди выдумал я. (Обращаясь к Толбойсу.) Кстати, полковник, представительный старец у алтаря – мой отец.
ТОЛБОЙС. Вот как! Рад познакомиться, сэр, хотя по поводу вашего сына не могу сказать вам ничего лестного, разве только, что вы произвели на свет такого бессовестного лгуна, какого я в жизни не видел.
СТАРИК. А позвольте спросить, сэр, намерены ли вы не только простить моему сыну обман, но и воспользоваться им, чтобы принять награду, которой вы не заслужили?
ТОЛБОЙС. Я заслужил ее, сэр, десять раз заслужил! Вы думаете, если разбойников, за усмирение которых меня наградили, не существует, то я никогда не усмирял разбойников? Вы забываете, что, хотя это сражение, успех которого приписывается мне, выиграно моим подчиненным, - я тоже выигрывал сражения и видел, как все почести доставались какому-нибудь генералу, даже не знающему, в чем дело. В армии всегда так, и в конце концов получается одно на одно: награда за заслуги приходит со временем. Справедливость – всегда справедливость, хотя она приходит с опозданием, и то по ошибке. Сегодня мой черед; завтра настанет черед рядового Слаба.
СТАРИК. А пока что мистер Слаб, этот скромный и достойный воин, останется бедным и безвестным солдатом, в то время как вы будете кичиться своим орденом Бани.
ТОЛБОЙС. Как я ему завидую! Взгляните на него и взгляните на меня! Я несу все бремя ответственности, между тем как руки у меня связаны, тело расслаблено, мозг иссушен, потому что полковник не должен делать ничего, кроме как отдавать приказания и иметь значительный вид, хотя бы голова его в это время была как пустой котел! А он волен приложить руку ко всему, к чему захочет, и иметь вид идиота, когда он чувствует себя таковым! Меня довели до акварельной живописи, потому что мне запрещено делать повседневное полезное дело. Командующий воинской частью не должен делать того, не должен делать другого, не должен делать третьего, не должен делать ничего, кроме как заставлять делать все это своих людей. Даже общаться с ними не должен. Я вижу, как солдат Слаб делает все, что естественно делать настоящему мужчине: плотничает, красит, копает землю, таскает тяжести, помогает себе и всем окружающим, а я, обладающие большей физической силой и не меньшей энергией, должен скучать и томиться, потому что мне разрешается только читать газеты и пить коньяк с водой, чтобы не сойти с ума. Если бы не живопись, я спился бы с круга. С какой радостью я променял бы свой оклад, свой чин, свой орден Бани на бедность Слаба, на его безвестность!
СЛАБ. Но, дорогой полковник... виноват – сэр... я хочу сказать, что и вы можете стать рядовым. Ничего нет легче. Я делал это неоднократно. Вы подаете в отставку, меняете свою фамилию на какую-нибудь очень распространенную, красите волосы и на вопрос сержанта, записывающего новобранцев, о возрасте, отвечаете: двадцать два. И все! Можете выбрать себе любой полк.
ТОЛБОЙС. Не следует искушать начальство, Слаб. Вы, бесспорно, превосходный солдат. Но скажите, подвергалось ли ваше мужество последнему, тягчайшему испытанию?
СЛАБ. Какому, сэр?
ТОЛБОЙС. Вы женаты?
СЛАБ. Нет, сэр.
ТОЛБОЙС. Тогда не спрашивайте меня, почему я не подаю в отставку и не превращаюсь в свободного, счастливого солдата. Жена не допустит этого.
(...)
БОЛЬНАЯ. А теперь, мистер Слаб, как насчет моего поручения, которое вы обещали исполнить? Принесли паспорт?
ГРАФИНЯ. Ваш паспорт? Зачем?
ОБРИ. Что вы затеяли, Мопс? Вы хотите бросить меня?

Слаб выходит вперед, высыпает из своей сумки на песок целую груду паспортов, становится на колени и начинает искать паспорт больной.

ТОЛБОЙС. Что это значит? Чьи это паспорта? Что вы с ними делаете? Откуда вы их взяли?
СЛАБ. На пятьдесят миль в окружности все просят достать им визу.
ТОЛБОЙС. Визу? В какую страну?
СЛАБ. В Беотию, сэр.
ТОЛБОЙС. Беотия?
СЛАБ. Так точно, сэр. Федеративное Объединение Разумных Общин – ФОРО. Все стремятся туда, сэр.
ГРАФИНЯ. Вот это да!
СТАРИК. А что же будет с нашим несчастным отечеством, если все жители покинут его ради какой-то чужой страны, где даже собственности не уважают?
СЛАБ. Не бойтесь, сэр: они нас не хотят. Они больше не будут пускать к себе англичан, сэр. Они говорят, что их сумасшедшие дома уже переполнены. Я ни для кого не мог достать визы. Только одну (обращаясь к полковнику) – для вас.
ТОЛБОЙС. Для меня? Какая наглость! Я же не просил.
СЛАБ. Так точно, сэр. Но там у всех столько свободного времени, что они только и думают, чем бы заняться, чтобы от безделья не натворить чего-нибудь. Они хотят организовать у себя единственное английское учреждение, которым они восхищадются.
СТАРИК. Какое же именно?
СЛАБ. Английскую школу акварельной живописи, сэр. Они видели работы полковника, и, если он захочет обосноваться там, его сделают начальником парков культуры и отдыха.
ТОЛБОЙС. Это неправда, Слаб. Ни одно правительство не способно на такой разумный шаг.
СЛАБ. Правда, сэр! Уверяю вас.
ТОЛБОЙС. Но моя жена...
СЛАБ. Так точно, сэр, я сказал им. (Укладывает паспорта в сумку.)
ТОЛБОЙС. Ну что же, нам остается только вернуться на родину.
СТАРИК. А может наша родина вернуться к разумной жизни, сэр? Вот в чем вопрос.
ТОЛБОЙС. Спросите Слаба.
СЛАБ. Ничего не выйдет, сэр: все английские рядовые хотят стать полковниками, а для выскочек спасенья нет. (Обращается к Толбойсу.) Прикажете отправить экспедиционный отряд в Англию, сэр?
ТОЛБОЙС. Да. И достаньте мне два тюбика краплака и пузырек белой китайской туши.
СЛАБ (уходя). Слушаю, сэр.

Из послесловия А.Долинина:
Современники без особого труда определяли реальное лицо и под шутовской маской рядового Слаба – простака, который не так прост, как кажется. Его прототипом был легендарный авантюрист, разведчик, путешественник, летчик, мотогонщик и писатель Т.Е. Лоуренс (1888-1935), знаменитый Лоуренс Аравийский, автор книги «Семь столпов мудрости» и близкий друг самого Шоу. Широкоизвестные факты бурной биографии Лоуренса, который, имея звание полковника, после выхода в отставку, инкогнито, под псевдонимом Шоу (!), служил рядовым в авиации, были использованы драматургом для создания одной из наиболее парадоксальных ситуаций комедии.
Кроме всего прочего, Лоуренсу суждено было стать первым и, пожалуй, самым доброжелательным критиком пьесы. Еще в июне 1931 г. Шоу прочел ему второй акт «Горько, но правда», где появляется рядовой Слаб, и Лоуренс с похвалой отозвался о своем «портрете», сделав лишь мелкие стилистические замечания. Затем, в начале января 1932 г., Лоуренс познакомился с полным текстом пьесы и откликнулся на нее восторженным письмом к жене драматурга, в котором он дал довольно подробный анализ каждого из трех действий комедии. «Благодаря третьему акту, - писал он, - «Горько, но правда» становится в один ряд с «Домом, где разбиваются сердца» и представляется мне замечательной пьесой. (...) По сравнению с «Домом, где разбиваются сердца» в ней больше разнообразия. Первый акт – это Моцарт-Шоу, потому что именно так и на такие темы Шоу уже писал прежде. (...) Второй акт – бесподобен, других слов у меня нет. Его реализм безукоризненно контрастирует с классицизмом первого акта. Когда я дочитал его до конца, у меня создалось впечатление, что после него любой третий акт должен прозвучать как снижение тона. Ведь к этому моменту пьеса достигает такой высокой ноты, что в ней уже не остается места для финала. Но как же я ошибался! Конец третьего акта буквально ошеломил меня. Этот заключительный монолог Обри даст сто очков вперед шекспировской «Буре»! Не знаю, как он прозвучит со сцены, но при чтении он потряс меня сильнее, чем гениальный монолог Мафусаила (...) Конечно, я ничего не смыслю в театре, но думаю, что лучше, чем «Горько, но правда», Шоу для сцены никогда ничего не писал».
К письму Лоуренса был приложен небольшой перечень предложений и замечаний по тексту пьесы, большинство из которых Шоу учел при подготовке окончательного сценического варианта «Горько, но правда», вскоре изданного ограниченным тиражом для участников английской постановки.
В Сети такого бета-ридера с руками бы оторвали /i>
И, я думаю, ТЭЛ там было на что откликнуться...
ОБРИ. У нас у всех - как бы это выразиться поделикатнее – имеются высшие и низшие инстинкты. Наши низшие инстинкты действуют; они действуют со страшной силой, и эта сила иногда разрушает нас; но они безмолвствуют. Речь – это сфера высших инстинктов. В поэзии, в литературе всего мира говорят высшие инстинкты. Во всех благопристойных беседах говорят высшие инстинкты, даже когда они молчат, даже когда лгут. Но низшие инстинкты неотступно при нас, словно тайная вина, которую мы знаем за собой, хотя они и безгласны. Я помню, как я спросил своего учителя в колледже: что, если бы чей-нибудь низший инстинкт вдруг заговорил, - пожалуй, эффект получился бы больший, чем когда заговорила Валаамова ослица? В ответ он рассказал мне с десяток сальных анекдотов, чтобы показать, что он человек без предрассудков. Я больше не возвращался к этой теме, до встречи с Цыпкой: Цыпка и есть Валаамова ослица.
ГРАФИНЯ. Выражайся повежливее, Попси, или...
ОБРИ (вскакивая со стула). Женщина! Я сказал тебе комплимент. Валаамова ослица была умнее Валаама. Надо внимательней читать Библию. Вот это-то и делает Цыпку почти сверхчеловеческим существом. Ее низшие инстинкты говорят. После войны низшие инстинкты обрели голос. И это было страшнее землетрясения, ибо они высказывают истины, которые всегда замалчивались, истины, от которых творцы наших отечественных устоев пытались отмахнуться. А теперь, когда Цыпка повсюду кричит о них, все наши устои трещат, шатаются, рушатся. У нас не осталось ни места в жизни, ни прочных основ, ни сколько-нибудь пригодной морали, ни неба, ни ада, ни заповедей, ни бога.
Ах да, почему "Мякиш"... (что-то компьютер мне сегодня попался брыкливый)
Вот давний случай с одним из наших мастеров. В
пьесе-сатире Шоу тупица полковник спрашивает умницу солдата, как его фамилия.
Ответ: Миик, сэр. Полковник брезгливо переспрашивает. В этом имени, в
столкновении героев - большой смысл, злая насмешка, терять ее жаль.
По-английски meek - слабый, кроткий, даже размазня. Сделать Мягок, Слаб?
Похоже, но не очень убедительно. В редакции запротестовали, переводчик не
настаивал. Потом однажды в случайном разговоре возникло: конечно же,
Миик - Мякиш! Подходит по звучанию (ср. Кавендиш!), верно по смыслу. “Эх,
додуматься бы раньше”! Но книга уже вышла...
(Нора Галь. Слово живое и мертвое)