Краткий пересказ изданной в Мюнхене 2010 г. биографии ТЭЛ под названием "Лоуренс Аравийский: человек и его время" профессора Петера Торау.
Главная линия Торау — ТЭЛ стал героем и получил известность исключительно благодаря своему писательскому таланту и шоу Лоуэлла Томаса, на самом деле он был одним из многих офицеров связи, не принимал важных решений и не участвовал в решающих событиях. Особым доверием (а значит, на него больше всего ссылок) пользуется у Торау арабский биограф Лоуренса Сулейман Муса, опросивший в 1960-е годы непосредственных участников событий, много внимания уделяется так же сравнению определенных моментов из Столпов с историческим материалом. Первое, что в "Семи столпах мудрости" подвергается сомнению, это доклад Лоуренса Клейтону об армии Фейсала. По мнению немца, ТЭЛ не мог за недолгое время пребывания в Аравии достаточно изучить арабские методы ведения войны, а сведения почерпнул скорее из книги Колвела 1899 года "Маленькие войны". Торау сомневается в ненависти арабов к туркам и самой идее освободительного движения, подкрепляя свои сомнения словами арабиста Alois Musil: "О любви к родине и религии бедуины не имели ни малейшего представления. И в 1914-1915 племена объединили английские деньги". Tорау подозревает, что идею арабской революции Лоуренс придумал сам, потому что она с одной стороны соответствовала его романтической натуре, с другой позволяла играть на гордости и амбициях шерифа Хуссейна и его сыновей. Главным его инструментом в этой игре, конечно, видят Фейсала, который легко и прочно попал под влияние Лоуренса.
Далее следуют комичные и нелестные характеристики Лоуренса периода Йенбо - например, от полковника Уилсона. Письмо последнего Клейтону: "Лоуренсу следует дать пинка и основательно, тогда, возможно, он исправится. В настоящий момент я оцениваю его как упрямого молодого осла, который возомнил, что больше всех знает о сирийских арабах, войне, а также лучше всех разбирается в кораблях и машинах. Всем, кто его встречал, он действует на нервы - от адмирала до юнги на всем Красном Море".
В главе "Человек с золотом" Tорау проходится по описаниям лагеря Абдуллы в Вади Аис, утверждая, что в "Семи столпах мудрости" Лоуренс выставляет Абдуллу в невыгодном свете исключительно потому, что, как рассказал Абдулла в своих мемуарах, арабы плохо встретили Лоуренса. Из мемуаров Абдуллы выходит, что шерифы мелких кланов были возмущены присутствием чужака, и Абдулла, чтобы их успокоить, запретил Лоуренсу свободно разгуливать по лагерю. Естественно, Tорау тут же задается вопросом, понимал ли сам Лоуренс, что арабы к нему всегда относились как к чужаку и терпели его присутствие в основном ради английских денег. Ссылаясь на того же арабского биографа Сулеймана Мусу, Tорау настаивает на том, что свои способности договариваться с арабами, как и роль стратега, Лоуренс сильно преувеличил. Вслед за Сулейманом Мусой, который основывался на свидетельствах участников событий, Tорау не верит в то, что по дороге в Акабу, Лоуренс, как он это описал, предпринял двухнедельную разведку на север, где договорился со многими вождями племен.
Интересный, на мой взгляд, момент относится к периоду взятия Веджха. Незадолго до похода на Веджх главой британской военной миссии при Фейсале был назначен подполковник Ньюкомб. Майоры Кокс, Викери и капитан Лоуренс обязаны были подчиняться прямым приказам Ньюкомба. На этом официально закончилась работа Лоуренса как офицера связи при Фейсале. Но в день своего прибытия в Веджх Фейсал написал своему отцу шерифу Хусейну письмо с просьбой срочно телеграфировать Клейтону в Каир, что для Фейсала "очень важно, чтобы Лоуренс, который оказал ему очень ценную поддержку, не возвращался в Каир". Так как Клейтон не смел отказать просьбе шерифа Мекки, Лоуренс и дальше оставался офицером связи при Фейсале.
Примерно в то же время, сразу после Веджха, Ньюкомб и Гарланд получили от шерифа Мекки Хусейна разрешение путешествовать в глубь его владений (прежде этой привилегией обладал только Лоуренс). Первая успешная диверсия на железной дороге была проведенна Гарландом, он же, зная арабский, обучал арабов обращению со взрывчаткой. Гарланд в своих докладах писал, что арабы недисциплинованы, не подчиняются приказам и "своим безмозглым поведением, таким, как пение и переклички вблизи вражеских позиций" постоянно подвергают себя опасности. Тут же приводится нелестный отзыв Лоуренса о Гарланде, в бесседе с Лидделом Гартом Лоуренс якобы охарактеризовал Гарланда как уставшего больного человека, неподходящего для этой работы.
Что касается договора Сайкса-Пико, который в арабском мире долгое время воспринимали как худшее доказательство империалистической жадности и одновременно образец двойной игры самого скверного пошиба, архивы Форин-офиса показывают, что сам Хусейн не думал о создании на территории своего обширного королевства современного национального государства. Он не только был готов гарантировать британское экономическое влияние на территории своего королевства, но даже считал такое влияние необходимым, рассматривая Англию как защитницу. Что касается того, как и когда Хусейн и его сыновья узнали о договоре Сайкса-Пико, достоверно это выяснить не представляется возможным: либо от сирийских политических кругов Каира в октябре 1916, либо это случилось так, как пишет Лоуренс в Семи столпах: он рассказал Фейсалу о секретном договоре в феврале 1917 года, когда возникла необходимость противодействовать французским планам захвата Акабы. Так или иначе, уже в мае 1917 года Хусейн и его сыновья встречались, чтобы обсудить договор.
читать дальше Еще важное про политическую ситуацию в Аравии: обсуждение начавшегося арабского восстания в каирской газете "Аль-Ахрам", согласно которому призывы шерифа Мекки не имели никакого отношения к арабскому национальному самосознанию, а вызваны были лишь желанием заменить власть османов своей властью. Случаи дезертирства из турецкой армии не были такими частыми и массовыми, как может показаться по "Столпам". Наоборот, когда в декабре 1916 британцы предложили 19 пленным турецким офицерам и 2100 солдатам перейти на сторону шерифа и тем самым избежать военнного плена, только 6 офицеров и 27 солдат согласились. Таким образом, заключает Tорау, клан хашимитов тоже продавал британцам воздушные замки и старательно увеличивал свое значение в их глазах, добиваясь британской поддержки. Последнее объясняет, почему шерифы, несмотря на знание о договоре Сайкса-Пико, продолжали ради собственной выгоды поддерживать британцев. И, естественно, все эти взаимовыгодные уступки в большей или меньшей степени не могли не быть известны Лоуренсу. У биографа возникает вопрос — почему, зная все эти детали, Лоуренс пишет о таких сильных муках совести по поводу того, что арабы были обмануты?
Приблизительно к этому же периоду относится письмо Фейсала, в котором он требовал, чтобы Лоуренс, находившийся в лагере Абдуллы и планировавший диверсию на железной дороге, срочно вернулся, потому что им нужно многое обсудить. Лоуренс нигде не упоминает это происшествие, но, опираясь на доклады Ньюкомба того времени, немец предполагает, что срочное дело Фейсала касалось слухов о высадке французов в Сирии. Должно быть, Фейсал опасался, что если французы займут Сирию, хашимиты лишатся английской поддержки. Кроме того, Фейсал мог быть угнетен поражением Мюррея в Газе.
Что касается судьбоносных решений, то, согласно Tорау, во-первых, идея диверсий на железной дороге принадлежала не Лоуренсу, а его английскому руководству, во-вторых, идея похода на Акабу — часть грандиозного и невыполнимого плана Фейсала по завоеванию Сирии. По мнению Tорау, под влиянием Лоуренса и под впечатлением от поражения англичан в Газа, Фейсала серьезно занесло, и он переоценил свои силы.
Tорау видит главную заслугу Лоуренса в том, что он первым принес в Каир весть о взятии Акабы, при этом красочно расписав свое участие, а так же разведки в Сирию, которых не было. Кстати, Лоуренс именно потому получил за взятие Акабы орден Бани, а не крест Виктории, что для получения одной из самых значимых военных наград необходимо было, чтобы подвиг засвидетельствовал еще один британский офицер, очевидец.
Tорау настаивает на том, что никто и никогда не назначал награду за голову Лоуренса, более того, самые высокие чины немецкой и турецкой армии даже после войны не знали о существовании Лоуренса.
Про акцию на реке Ярмук Tорау пишет, что не существует ни одного официального документа, подтверждающего, что Алленби просил Лоуренса о поддержке или совместных действиях, как это представлено в "Столпах". Сулейман Муса, который имел возможность расспросить свидетелей, сообщает, что на реке Ярмук и вовсе не было ничего настолько важного и эпического, как это изображено в "Столпах", а просто Лоуренс с двадцатью арабами хотел заминировать мост, но был обстрелян турками и бежал. Вообще об акциях на железной дороге немец высказывается скептично, подчеркивая, что нет доказательств того, что Лоуренс якобы взорвал семьдесят мостов, в то время как военные архивы признают самой успешной операцией на хиджазской железной дороге операцию Ньюкомба, когда он уничтожил несколько километров рельсов около Медины.
Эпизод в Дераа Tорау рассматривает как литературный вымысел. Кроме общеизвестных свидетельств (письмо Лоуренса к матери, письмо к Шарлоте Шоу и признание в разговоре с Р.Майнерцхагеном) автор приводит результаты электростатического анализа дневника Лоуренса, которые подтверждают письмо Лоуренса к матери о том, что 19 ноября он был в Азраке, а значит, не мог находиться в Дераа с 15 по 21 ноября, как он утверждал позднее.
В битве при Тафиле, как мы помним из "Семи столпов мудрости", Лоуренс продемонстрировал талант полководца. В докладе Клейтону сразу после битвы Лоуренс описывает себя не как полководца, а как советника. Годами позже, отвечая на вопрос издателя официальной британской военной истории, Лоуренс сообщает, что при Тафиле он "целый день только наблюдал". Резня в Тафазе: сразу после боя Лоуренс доложил в Каир, что "мы" приказали не брать пленных, а в "Столпах" приукрасил этот момент: "Я приказал не брать пленных". Tорау предполагает, что решение принадлежало Ауде абу Тайи, а уже позднее Лоуренс переделал эпизод в соответствии со своими ребячливыми представлениями о войне. Торау настаивает на том, что Лоуренс якобы испытывал детский восторг, наблюдая за жестокостью арабов.
Взятие Дамаска Tорау и вовсе называет узурпированным триумфом, намекая на то, что Фейсал не имел права торжественно въезжать в город. Далее начинается милая моему сердцу песня, потому что даже этот скептик Tорау не отрицает особого влияния Лоуренса на Фейсала. Совершенно милая сцена в Дамаске 3 октября, когда Алленби вызвал Фейсала в отель Виктория, а Лоуренс пришел как переводчик. Поудивлявшись, зачем Фейсалу переводчик, Алленби решил освежить в памяти Фейсала прошлые договоренности - Сирия отойдет французам, Ливан и Палестина попадут под контроль Франции. И тут Фейсал и Лоуренс показали удивительную слаженность действий: Фейсал воспротивился французской власти, а Лоуренс, когда его напрямую спросили, объяснил ли он Фейсалу, как ему было приказано, что Фейсал не смеет претендовать на Ливан, ушел в глухой отказ: "Нет, сэр, об этом я ничего не знал". То есть оба сделали вид, что ничего не знают ни о каких договоренностях и условиях, несмотря на то, что, как утверждает Tорау, оба были в курсе.
Развинчивая миф о Лоуренсе как о военном герое, Tорау довольно трогательно, на мой взгляд, пишет о нем как о человеке, увязшем в конфликте интересов. Начиная с разговора с Алленби 3 октября, когда Лоуренс первый раз официально поддерживает претензии Фейсала, и заканчивая его дипломатической деятельностью в британском министерстве по колониям на Ближнем Востоке, все строится на противоречивых попытках Лоуренса, сохраняя верность своей стране, защищать интересы арабов. Tорау не берется судить о реальной политической роли Лоуренса на мирной конференции и упоминает лишь о том, что историю, будто Лоуренс зачитывал речь Фейсала, в то время когда принц цитировал Коран, придумал Лайонел Кертис. По поводу отношений с Фейсалом Tорау приводит выдержки из дневника Мохаммеда Хайдара (Haidar), одного из советников Фейсала, по которым видно, как арабы постепенно разочаровывались в Лоуренсе. 15 апреля: "Правда в том, что он много работает на благо арабов. Вчера он сказал эмиру Фейсалу, что англичане не понимают, что происходит: "Я (Лоуренс) беру лист бумаги, пишу что-то на нем, а они ставят печать и исполняют". 16 апреля Хайдар высказывает опасение насчет проиудейской политики Лоуренса: "Эмир говорил с ним о конференции. Фейсал слепо доверяет Лоуренсу. На самом деле Лоуренс только инструмент в руках влиятельных людей. В иудейском вопросе он следует их политической линии, которая полностью отвечает интересам Великобритании, несмотря на то, что его сердце принадлежит Фейсалу. Лоуренс добавил, что личные чувства не имеют никакого отношения к политике". И 21 апреля дневник Хайдара: "Мистер Лоуренс прежде всего англичанин. Я сомневаюсь в искренности этого юного англичанина". Ах, да, 15 апреля Хайдар также пишет: "Я еще никогда не видел человека, который бы, как Лоуренс, всегда улыбался".
Внутренний конфликт интересов у Лоуренса усиливался по мере того, как укреплялись договоренности между Англией и Францией. Если раньше Лоуренс высказывал неприязнь к французам и свое желание сделать Фейсала королем Сирии официально оправдывал тем, что в интересах Англии стремится ограничить влияние французов на Востоке (такой маневр позволял ему хоть как-то усидеть на двух стульях и продолжать служить двум хозяевам), то после Сан-Ремо Лоуренс был нужен британской делегации только для того, чтобы, используя все свое влияние, уговорить Фейсала принять новые договоренности Англии и Франции. Решение о переделе бывших турецких провинций было принято, и Лоуренс фактически поставлен перед выбором — поддержать Англию или продолжать и дальше упорствовать в своем желании сделать Фейсала королем Сирии, причем последнее само собой вело к ухудшению отношений с лордом Керзоном. Лоуренс продолжал настаивать, обратился к прессе и в итоге был исключен из состава британской делегации.
Итак, согласно Tорау, переоценив собственные силы, Лоуренс в Париже потерпел поражение по всем фронтам, потеряв доверие и арабов, и английских дипломатов. Тут же приводится отрывок из позднего письма матери Лоуренса его издателю о том, что, вернувшись домой после парижской конференции, Лоуренс целыми днями сидел без движения и смотрел в одну точку. Следует отдать немцу должное, дальнейшее повествование строится на противопоставлениях и очень увлекательно. В те же дни, когда Лоуренс дома погружался в депрессию, потерпев крах на конференции, в Лондоне состоялась премьера шоу Лоуэлла Томаса. К шоу Tорау подходит с привычным скептицизмом. Война на Востоке до выхода шоу мало освещалась в европейской прессе и упоминалась как малозначительный эпизод. Насколько активно Лоуренс влиял на создание шоу? Он встречался с Лоуэллом Томасом в Иерусалиме и в Акабе, охотно позировал перед камерой и рассказывал военные байки. Но после выхода шоу Лоуренс возмутился, что его роль преувеличили и забыли упомянуть других важных действуюших лиц. Посмеялся над титулами, которыми его наградили журналисты, но при этом не возражал, чтобы эти самые титулы вписали в его биографию в справочнике "Кто есть кто?", вышедшем в 1921 году. Тем не менее, Tорау связывает выход шоу и сопутствующую ему известность с дальнейшими личными проблемами Лоуренса, склоняясь к версии, что слава лишила Лоуренса возможности нормально жить после войны.
Следующий раздел посвящен деятельности Лоуренса в министерстве колоний при Черчилле. Пожалуй, единственный реальный исторический успех Лоуренса Tорау видит в урегулировании кризиса на Востоке. Он признает Лоуренса автором семи пунктов антикризисного плана, провозглашенного на Каирской конференции. Чтобы успокоить народные волнения в Ираке, англичане по совету Лоуренса сажают на трон в Ираке послушного и удобного им короля — Фейсала. Отношения Лоуренса и Фейсала, как в целом отношения с арабами, портятся окончательно: сперва в Лондоне Фейсал возмущается, что с ним обращаются как с марионеткой, позднее после коронации называет Лоуренса "искателем приключений и мошенником". Абдулле, задумавшему военный поход на Сирию, предлагают Трансиорданию. Абдулла пытается высказаться против создания еврейского государства в Палестине и переселения арабов из тех областей, но его заставляют замолчать угрозами. В завершение Лоуренса отправили в Джиду уговорить Хуссейна шерифа Мекки подписать Каирское соглашение. Действовал Лоуренс главным образом методом кнута (угрожал лишить Хусейна поддержки Англии в его разборках с эмиром Неджа) и пряника (обещал ежегодные субсидии). Безрезультатные переговоры длились два месяца и отмечены комично-истеричным случаем — в один из дней, когда Лоуренс пришел к Хусейну, старый шериф угрожал выброситься из окна, на что Лоуренс спокойно ответил: "Ваше величество, знает, что здесь четвертый этаж. Скорей всего, ваше величество не переживет падения".
Что касается послевоенного периода, пожалуй, упомяну только последнюю встречу с Фейсалом в Лондоне в 1925. Сразу стоит заметить, что послевоенного Лоуренса Tорау описывает как довольно депрессивного человека. Согласно Tорау, незадолго до приезда Фейсала в конце сентября Лоуренс пережил нервный срыв в мае 1925: угрожал застрелиться в кабинете Тренчарда, если его не возьмут служить в Air Force. И, по свидетельству Джона Брюса, тогда же пытался застрелиться в саду своего дома в Клаудс Хилл. По мнению Tорау, не последнюю роль в этом срыве сыграл выход книги Лоуэлла Томаса "С Лоуренсом в Аравии". В августе Лоуренс возвращается на службу и, кажется, приходит в себя. Но встреча с Фейсалом в конце сентября провоцирует новый срыв. После совместного обеда у лорда Эдварда Уинтертона (Winterton) Лоуренс пишет Шарлоте Шоу, что ему было очень неприятно сидеть в солдатской униформе за столом и говорить про добрые старые времена: "Я изменился, и Лоуренс, с которым эти люди дружили и которому доверяли, мертв. Он больше чем мертв. Он чужак, которого я однажды знал".
О сексуальной ориентации Лоуренса Tорау высказывается с немецким прагматизмом: так как гомосексуальность длительное время во многих странах осуждалась и даже была наказуема, биографы Лоуренса искали опровержения или доказательства его гомосексуальности в зависимости от симпатии или антипатии к нему, а сам Лоуренс никогда не опровергал и не подтверждал свою гомосексуальную ориентацию*. Насчет мазохизма — Tорау считает, что, учитывая описание сцены в Дераа с изнасилованием в варианте оксфордского текста, где упоминается "сексуальное тепло", которое он испытал после избиения, разумно предположить, что порки имели сексуальный характер.
На мой взгляд, в книге имеется еще несколько трогательных моментов. Последние фотографии Лоуренса, на которых он якобы выглядит менее изможденным, прибавившим в весе, позволили Tорау предположить, что после ухода со службы в 1935, то есть в последние месяцы жизни ТЭЛ будто бы нашел душевное равновесие и покой, чего я не вижу по его последним письмам.
*Против этого утверждения немца имеем запись в дневнике Кэтлин Скотт "Лоуренс признал свои склонности, но сказал, что они не оказали пагубного влияния на его жизнь" (отсюда).Peter Thorau. Lawrence von Arabien:Ein Mann und seine Zeit. C.H.Beck, 2010.